чтобы открыть ее, что означает – у меня есть, по меньшей мере, десять секунд задержки. И этого
все равно недостаточно. – Все хорошо.
Он приподнимает бровь, удивленно.
– Хорошо?
Все, что я в последнее время писал, было о тебе, но все классно. Нет необходимости
создавать неловкость между нами.
– Угу, – отвечаю, пожимая плечами, не в состоянии придумать что– то более
выразительное под тяжестью его внимания. – У меня довольно неплохой результат.
Себастиан отрывает лист латука от кочана и аккуратно кладет его в середину своего куска
хлеба.
– Ты позволишь мне прочитать дальше?
– Да, конечно, – вру я.
– Сейчас?
Мой ответ выходит слишком резким:
– Нет пока. Нет.
– Ты можешь зайти после учебы на следующей неделе, и мы могли бы просмотреть ее.
Полный рот воды, кажется, застревает в моем горле. Я сглатываю с усилием.
– Серьезно?
– Конечно. Как насчет пятницы?
У меня есть практически неделя, чтобы отредактировать книгу.
– Хорошо.
– Принесешь первые несколько глав, – его глаза мерцают.
У меня только пять дней, чтобы перебрать свою книгу. Сменить имена, как минимум.
Может, разнести эту книгу на вариант дневника и романа.
Господи, дай мне сил.
Мы едим в тишине несколько минут, передавая упаковку чипсов туда и обратно, и
наконец, щелкаем парочкой колы с кофеином – как возмутительно! – когда Себастиан встает и
подходит к фотографии на холодильнике.
– Классный снимок, – произносит он, склоняясь ближе, чтобы лучше рассмотреть. – Где
это? Это здание безумное.
Это мой снимок летом после десятого класса. Я стою перед возвышающейся, искусно
спроектированной церковью.
– Это Собор Святого Семейства в Барселоне.
Себастиан переводит на меня взгляд широко– распахнутых глаз.
– Ты был в Барселоне?
– У папы был большая конференция, и он взял нас собой. Это было очень круто, –
останавливаясь позади него, я тянусь через его плечо и прикасаюсь к кусочку снимка. – Он по
разному выглядит с каждой стороны. Там, где стою я, это фасад страсти, и он проще, чем все
остальные. А вот в этих башнях, – я указываю на каменные сферы, которые, кажется,
простираются в облака. – Ты можешь подняться наверх.
– У тебя такое лицо, – он смеется. – Как будто ты знаешь что– то, чего не знает человек,
который снимал.
Я опускаю на него взгляд, так близко, что могу разглядеть веснушки с одной стороны его
носа, то, как его ресницы практически задевают щеки, когда он моргает. Я хочу ему рассказать,