– Глянь, Василь, якое поросятко, – сказал обладатель простуженного голоса.
– Яке ж це поросятко, Микола? – возразил Василь. – Сильно худы. То ж собако.
– Ну, хай буде собако, – не стал спорить Микола.
– Давай, тягни его за ноги.
Роман почувствовал, как его ухватили за ноги дюжие руки и потащили по полу к дверям. Думал, другая пара рук подхватит под мышки, но ничего такого не произошло. Его просто выволокли, как тюк, наружу и сбросили на землю, на влажный, колючий мох.
– Ну, шо не рад, собако? – спросил, наклоняясь над ним, Василь.
Роман сфокусировал зрение, посмотрел на нависшего над ним человека.
Тот был плотен, краснолиц, носат и улыбчив. На нем был полувоенный синий френч, плоская кепка и высокие офицерские сапоги.
– Шо мовчишь? – ткнул Романа носком сапога Василь.
Ткнул чувствительно, в район селезенки. Роман екнул и тщетно попытался поджать притороченные к рукам ноги.
По тому, что удар был хоть не сильный, но точный, можно было составить представление о квалификации Василя.
– Та почакай, – сказал Микола. – А то вбъешь его раньше срока. Нам ще надо допросить эту каку.
Микола был тощий, мосластый, с огромными кистями длинных рук, с лошадиным лицом и усами подковой. Одет он был в пятнистую куртку, бриджи, оттянутые на коленях, и шнурованные ботинки. Козырек потрепанной армейской кепи торчком стоял над ссупленными бровями и куцым, точно отрезанным, носом.
– Да не, шо ты, Микола, – возразил, широко улыбаясь, Василь. – Нашто мне убивать его так хутко[10]? Ен мни ще писни поспивае. Так, собако?
Роман промолчал.
– Так, собако? – перестав улыбаться, переспросил Василь.
Было видно, что он едва сдерживает желание ударить распростертое у его ног тело.
– Почакай, Василь, – вновь вмешался добродушный Микола. – Хлопцам же ихать надо. Пошли, поговорымо з ими.
Василь и Микола отошли к кабине, получая от экспедиторов краткие, но исчерпывающие инструкции относительно того, что следовало сделать с пленником.
Романа оставили лежать на земле без присмотра, но что ему было с того? Он уже понял, что попал в дикое, глухое логово. Кругом высились каменистые холмы, какие-либо намеки на цивилизацию начисто отсутствовали. Над головой беззаботно пели птицы, прорехи в кронах сосен светлели и наливались синью – и не было никакой надежды на спасение.