– О чем? – едва шевеля языком, вымолвил Роман.
– О, мало о чем можно поговорить! Был бы человек, а о чем поговорить, мы найдем. Скажи, Микола?
Микола, рубивший дрова для костра, флегматично кивнул.
Роман, лежа все в той же позе натянутого лука, отметил, что эти двое ничего не опасаются. Стук топора разносился довольно далеко в легком, утреннем воздухе, но Микола колол себе и колол, махая топором со всего плеча. А кого им здесь опасаться?
– Ну, шо ты знов молчишь, москаль? – огорчился Василь. – Давай калякай, а мы послухаем.
– Ты хоть скажи, о чем калякать.
– Ну… – задумался Василь. – Вот скажи, ты правду – москаль?
– Нет, американец.
Василь, сидевший на валуне и выстругивавший из палки колышек, прервал свое занятие.
– Шуткуешь? Ах ты…
Он сунул нож в ножны, закрепленные на брючном ремне, и медленно подошел к пленнику.
Роман напряг мышцы, чтобы уберечь внутренние органы от повреждений. Хотя, если этот улыбчивый живодер возьмется избивать всерьез, черта с два что-нибудь убережешь.
Василь присел перед ним на корточки, взял рукой за подбородок и заставил смотреть себе в глаза. Глаза были ничего себе: серые, зоркие, с жуткой тухлятинкой в самой своей сердцевине.
Как видно, он хотел этой самой тухлятинкой испугать Романа до смерти.
Правила игры надо соблюдать, иначе нет смысла затевать игру. Роман, как ни мизерны были его шансы, хотел их все-таки попытать. Поэтому он вобрал голову в плечи и расширил глаза, изображая панический ужас.
– Смотри, москаль, – уронил Василь, вставая, – я человек веселый, но шуток не люблю.
Он вернулся на свое место и взялся за колышек.
– Василь, принеси воды на кулеш, – сказал Микола, раздувая костер.
– О, нашел молодого! – хмыкнул Василь. – А Студент на шо?
– Та ен ще спыть.
– Ну дак побуди.
– Та хай спыть. Молодой же, ему хочется.
– А я не молодой?
– Тю, молодой тоже отшукався!
Микола, сидя на корточках и напоминая своими костлявыми сочленениями какую-то уродливую птицу, насмешливо посмотрел на Василя.
Роман, пользуясь тем, что на него не смотрят, начал усиленно тереть связанные руки о корень сосны, к которой был привязан. Трение доставляло острую боль, веревки впивались в тело, и он больше причинял вред собственной коже, нежели веревке.
К тому же оба отшельника то и дело поглядывали на него, и их внимание могло быть привлечено странными судорогами пленника. В этом случае они без труда установили бы их причину и перевязали его крепче.
Но тем не менее, как только Роман хоть на несколько секунд оставался без присмотра, он тут же возобновлял свои попытки и яростно тер руками по корню. Выбирать не приходилось: или стереть до кости кожу, или принять страшную смерть.