– Может, мы не туда приехали?
– Туда, – дернула ноздрей Марта.
Она нажала на звонок снова, подержала подольше. Где-то в глубине двора скрипнула дверь, чей-то голос утихомирил собаку. Старуха. А нужен старик.
А, ну да, кто-то же за ним ухаживает. Послышались шаркающие шаги. Какой-то человек остановился по ту сторону калитки и посмотрел сквозь специальную щель на нежданных гостей.
– Марта! – охнул старушечий голос. – То ты!
– Я, тетя Ванда, открывайте.
Брякнули запоры, калитка открылась. На пороге стояла тучная старая женщина, в руке у нее была двустволка.
«Вот и ружье», – только и подумал Роман.
– Марта, детухна, то ты! – закричала Ванда, отставляя ружье.
Она обняла Марту и завела с ней разговор на польском языке, в котором Роман по его скорости ничегошеньки не понимал. Но главное, что он понял: Марту признали, и, стало быть, приехали они туда, куда нужно.
– Пойдем в дом, – позвала его Марта, высвобождаясь из объятий тучной Ванды.
Ванда что-то у нее спросила, посматривая на Романа. Та засмеялась и махнула рукой. Ясно, выясняется матримониальный вопрос. Обычное дело в таких случаях.
Двор, огороженный крепким двухметровым забором, занимал не менее трети гектара. Несколько хозпостроек стояли напротив дома. По двору разгуливали куры и гуси. Возле будки застыл лохматый цепняк, помахивал аршинным хвостом.
Вслед за оживленно лопочущими женщинами Роман вошел в дом. Это был большой, на несколько не то чтобы комнат, а скорее отделений, просторный сельский домина. В старину в таких жили целыми семьями, то есть когда одновременно под одной крышей обитали сразу несколько семей во главе с патриархом-отцом. Сейчас здесь было тихо, пустынно, и двери, ведущие в нежилые покои, были закрыты.
– Садитесь, пан, – пригласила его Ванда, указывая на просторный диван в горнице.
Горница была по-своему уютной. Добротная приземистая мебель, приспособленная под объемистые формы предков, вместо камина – печка-голландка, обложенная керамической плиткой, на полу большой ковер, на стене оленьи рога. В углу стоял телевизор, утеха сентиментальной любительницы мыльных опер. У стены – громадные кровати с перинами.
В передней комнате, которая служила кухней, помимо большой печи имелись холодильник и электроплитка. Что называется, живи не хочу.
– Пан, мусить[7], хочет кушать? – спросила Ванда, старательно выговаривая русские слова.
Видно было, что когда-то она хорошо знала русский, но со временем подзабыла его за ненадобностью.
– Нет, спасибо, – отказался Роман. – Если можно, сделайте кофе, пожалуйста.
– О, зараз, зараз… – пропела Ванда, легко выскальзывая в кухню.