В семье Рино не принято показывать свои чувства, но я люблю брата. Я хорошо помню, как Джованни защищал меня от отцовского произвола. Защищал и опекал. А что читал нотации – не страшно. От нотаций не больно сидеть.
И он никогда не поднимал на меня руку. Никогда! Даже когда я позволяла себе спорить или тонко насмехаться. Да, брат очень замкнут, но я и сама не открытая книга. И не важно, что вело им в его заботе. Важно, что я ценю ее.
Как же ему было тяжело! Сменить имя, расстаться с матерью, чтобы занять чужое место, – и всю жизнь помнить об этом.
Пожалуй, я даже рада, что у меня теперь два брата.
Венто проносится совсем рядом. Я улыбаюсь, подставляю ладонь, но он словно не замечает. Летит к мельнице и начинает кружить. Его тревожный писк заставляет меня встрепенуться.
– Что такое, малыш?
Стриж опускается на землю у мельничной стены и принимается долбить клювом камень. Он делает это с таким отчаянием, таким остервенением и настойчивостью, словно от этого зависит его жизнь.
Я встаю с качелей. Мне больше не хочется улыбаться.
Что с ним?
«Ви-и-иррри-и-и-и», – почти что плачет мой питомец и бьется грудью о камень.
– Прекрати, Венто! Ты поранишься!
Беру его в руки, он вырывается. Хлопают крылья, летят по воздуху перья.
– Что там? Хочешь сказать, внутри что-то есть?
Он затихает в моих руках.
– Хочешь, чтобы я посмотрела, что там? – спрашиваю я, и мне снова кажется, что я схожу с ума.
Я разговариваю с птицей? И она мне отвечает?
– Виииррриии.
– Хорошо.
Я тяну на себя камень, и он выходит неожиданно легко, словно ничто не держало его в стене. Мелькает воспоминание, слишком смутное, чтобы я успела за него зацепиться. Стриж снова верещит, храбро ныряет в темный проем и тут же возвращается обратно.
В клюве у него зажат конец кожаного ремешка.
– О боги, что это? – я отбираю у питомца его находку. Дергаю за ремешок, и в руки мне падает кожаный кошель размером почти что с моего маленького Венто.
Он в ужасном состоянии. Таким кошельком побрезговал бы и нищий попрошайка. Снаружи кожа поросла плесенью, местами побурела и даже побелела, а местами подгнила. Торопливо пытаюсь распутать завязки – нетерпение и страх подгоняют, требуют сделать это скорее, скорее. Не получается. За годы, проведенные в стене, кожа слиплась, спеклась в единую массу. Тогда я просто рву их, вытряхивая на землю содержимое тайника.
И тихо ойкаю.
– Это будет секрет. Только наш с тобой, – Риккардо хитро улыбается и выдвигает камень. В руках его скачет деревянный конь, совсем маленький, меньше ладошки, но как настоящий. Грива с черными волосами и звонкие копыта с крохотными медными подковками.