Два.
Нас с Федором отделяет от встречающих всего десяток саженей и я свободной рукой поправляю шапку – условный знак. Внимание, парни. Полная готовность: аккуратно, как вчера на репетиции, руку плавно вглубь связки, неспешно нащупали рукоять пистолета, обхватили, следом за нею сунули вторую руку…. Жаль, не вижу, как они это делают, но ничего – о качестве можно догадаться по лицам идущих к нам, а они спокойны, значит, все правильно.
Но моя команда касается не одной дюжины спецназовцев. Это сигнал для всех и пушкари приступили к работе, якобы оглаживая уголки сундуков, а на самом деле снимая полукруглые крышечки с уголков и высвобождая спусковые крючки.
Один.
Остановились друг напротив друга. Хан радушно распахнул объятия. Пушкари тянутся к другим крышечкам, скрывающим запоры, удерживающие боковую стенку, а я выпускаю локоть Федора и, шагнув вбок, припадаю на одно колено.
Улыбка на лице Кызы от этого еще шире. Радуется хан. Теперь его не станут называть сыном Толх Ахана, то бишь сыном человека, взявшего столицу. Такое прозвище получил его отец Девлет-Гирей, спалив Москву тридцать пять лет тому назад. Отныне и сам Кызы получит какое-нибудь прозвище, еще более пышное и великолепное. А как же иначе? Девлет-то хоть и сжег город, но на белом коне в него не въехал, жаром оттуда пыхало. Да и Ивана Грозного батюшке Кызы тоже пленить не удалось – когда столица полыхала, царские пятки сверкали то ли под Ростовом, то ли под Ярославлем. А Годунов, пусть пока и не венчанный на царство, но избранный государь, и вот он. Да и поклон его лучшего воеводы на самом деле царский.
Но радоваться хану предстояло ровно секунду. Закончился мой обратный отсчет. Ключ на старт. И когда хан заключил Федора в свои объятия, я повернул этот ключ, включив новый отсчет, где тоже расписано все чуть ли не по секундам.
Один.
Захватываю ноги обнимающихся и делаю резкий рывок, вкладывая в него все силы без остатка. Завалить два центнера – не шутка, но я управился, и мы трое летим на землю. Кажется, хан что-то успел выкрикнуть, но это явно не команда телохранителям – не иначе матюкнулся по-татарски.
Два.
Наполовину лежа на Годунове и прикрывая его своим телом, захватываю свободную руку Кызы. Его левая и без того нейтрализована – он лежит на ней и высвободить ее не в состоянии, а теперь и правая надежно взята мною на излом. Она у него здоровенная, крепкая, но если об колено, хрястнет в локте как миленькая и никуда не денется. Но это – крайняя мера, с нею мы погодим.
И тут раздаются выстрелы. Немного, всего девять (видно три пистолета дали осечку), но для шести телохранителей, думаю, достаточно. А вместе с ними, мгновением позже, ахнули и остальные гвардейцы, выбивая сотню, прибывшую с нами. Залп получился недружный, но ничего страшного.