Увы, узнал я об этом позже, иначе вел себя совсем иначе. Да и разговаривал бы со своим бывшим учеником во время нашего торжественного въезда в Москву не о том. Нет, поначалу, пока беседа вертелась вокруг Прибалтики (Федора весьма интересовали подробности битв), все было прекрасно.
– Ох и силен ты ратиться, – восторгался он. – Мне и посейчас в твои победы трудно поверить.
– Зато можно пощупать! – кивнул я назад, намекая на волочившиеся по снегу хоругви.
– Да как резво! Мы ить токмо к Дмитрову подошли, а тут и гонец твой с весточкой, что ничего не надобно, сам управился.
– То не я резв – гвардейцы мои со стрельцами шустрыми лисичками пробежались, – улыбнулся я.
– Ну да, ну да, – весело подхватил Годунов. – А где твои лисички хвостиками махнули, там польские зайцы десять лет не появятся.
– Насчет десяти трудно сказать, но три-четыре года у нас теперь в запасе точно имеются, – поправил я его. – Впрочем, нам и их хватит. Если шведский Карл что-либо затеет, то в ближайшие пару лет, не позднее. Да и то навряд ли. Их же за последние годы Ходкевич в хвост и в гриву лупил, а тут сам в плену оказался. Получается, мы сильнее гетмана. Тогда какой смысл с нами тягаться?
– И ведь вдвое больше людишек он имел, вдвое больше, – продолжал восхищаться он.
– Правда, победа чуть-чуть не сорвалась, – вспомнился мне запоздавший с предупреждением польский гонец и я (не иначе как чёрт за язык дернул), намекнул на предательство Мнишковны. Мол, по счастью Марина Юрьевна со своим гонцом к королю Сигизмунду чуточку припозднилась. А окажись он немного проворнее, всего на несколько суток, быть битому не Петру Сапеге с гетманом Ходкевичем, а мне.
Лицо Годунова надо было видеть. Яркий веселый румянец мгновенно исчез с лица, сменившись на бледность.
– Ты в своем уме, князь? – растерянно спросил он.
– Сам посуди, – пожал я плечами, приступив к раскладу.
Был он, на мой взгляд, безукоризненным. О том, что из Вардейки вышли шесть моих сотен-хоругвей, о которых говорилось в грамотке гонца, слышал от меня один Годунов, ибо я так планировал изначально, о чем и сказал ему. Позже переиначил, взяв десять, а ему об этом сообщить забыл. Но выходили они из Вардейки не таясь, в открытую, следовательно, тайному шпиону посчитать их подлинное количество – делать нечего. Получалось, сообщить Сигизмунду о шести моих сотнях мог либо государь, а я о такой глупости и думать не желаю, либо тот, кому он рассказал. Других вариантов нет.
Но Федор не смирился. Сознавшись, что действительно говорил Марине про шесть сотен, он начал доказывать, будто наияснейшая повинна всего-то в излишней болтливости: по всей видимости проговорилась своему батюшке, он, и опять-таки без злого умысла, кому-то еще, в том числе и тайному королевскому осведомителю. Итог: нет вины на Марине Юрьевне, а ежели она и есть на ком, то на самом Годунове.