Но к тому времени я успею организовать пересмотр наказаний. Пока оно у всех острожников одно – бессрочная отсидка вплоть до… амнистии государя. А пожалует он ее или нет, и когда – загадка. Это не дело. Потому следует разработать новый указ, приурочив его к венчанию на царство Годунова. Нет, даже два указа. В одном будут названы конкретные сроки за конкретное преступление, а в другом имена сидящих долго и за мелочь, кого император всея Руси Феодор II Борисович жалует своей милостью и дарует вольную волю.
На появившегося Княжева окольничий покосился недоверчиво. Кто такой, почему сразу в дьяки, минуя подьячий чин?
– Так ведь и ты, князь, тоже сей чин перешагнул, – неосторожно ляпнул я.
О своей ошибке понял, когда тот возмутился не на шутку. Мол, нашел кого с кем сравнивать. Он, де, свой род от князей Стародубских ведет, от самого Ивана Всеволодовича, младшего брата благоверного князя Александра Невского….
Еле угомонил. Мол, все мы из одной землицы испечены, не забывай. Но мое раздражение было столь велико, что на его замечание: «не те песни поешь, князь», не удержался, заявив:
– Отныне на Земских дворах, как Старом, так и Новом, петь я доверю лишь тем, у кого голос хорош, даже если он отечеством непригож, а иных прочих, у кого с голосом худо, пока на подпевку поставим, а там поглядим, да со временем кое-кого и вовсе из хора выгоним. Не глядя на пращуров.
Гундоров затих, но ненадолго. Вторично он возмутился, когда узнал, что все суммы, предназначенные для арестантов, станут переходить в руки Княжева, минуя его собственные.
– Никогда таковского не бывало, – упрямо проворчал он, зло поглядывая на Игнатия. – Поначалу всю положенную из казны деньгу судье выдают, а он далее дьякам, а те уж подьячим.
–И дальше точно так же, – пожал я плечами. – Но с поправкой. Верховный судья Земского приказа отныне я, а значит, мне и серебро получать из казны, и далее его передавать. А коль оно предназначено исключительно для арестантов, отдам Княжеву, чего деньгу из рук в руки перекладывать? И тебе лучше, Андрей Иванович, хлопот меньше.
– Все пятьсот рубликов?! – возмущенно ахнул он. – Это на душегубов-то?! Да по ним плаха плачет, слезами обливаючись, а ты полтыщи!
– Не я, а казна, – невинно поправил я его. – И не на душегубов, а на людей. Между прочим, православных.
Но уступил Гундорову. Раз исстари заведено, пускай деньги переходят из рук в руки по цепочке, хотя и был уверен, что князь непременно отщипнет от полутысячи толику в свой кошель.
Помню я, как выглядели собранные для моего разноса подьячие. Одежонка драная, ветхая, сапоги худые, сносились давно, а кое-кто и вовсе в лаптях. Ну, босяки босяками. А ведь они – пращуры московской милиции, можно сказать, отцы-основатели будущего знаменитого МУРа.