— И у вас дела! — в сердцах бурчит отец Филарет. Но Бравин не слушает его.
— Вот что, батюшка, мне надобно знать точные размеры церковного отделения.
— Это на какой же предмет? — отец Филарет делает ударение на начальном слоге.
— А на тот предмет, что придется там, в случае боя, оборудовать главный перевязочный пункт.
Против этого довода возразить нечего, но отец Филарет на всякий случай все-таки ворчит:
— О господе всевышнем нашем почаще вспоминать надо, тогда, глядишь, бог милует. Ишь ты, в воздухе и порохом не пахнет, а уж перевязочный!..
Но Бравин только непочтительно присвистывает:
— Эко ведь куда хватили! На войну, чай, идем, под снаряды, а от снаряда и молитва не спасает. Снаряд — он дурной, он без разбору калечит.
Отец Филарет втягивает голову в плечи, будто уже сейчас слышит над собою скрежет снарядов.
— А что, — настороженным полушепотом спрашивает он, — предвидится что-нибудь, дорогуша?
Бравин насмешливо поводит глазами в его сторону: трусоват батя, трусоват.
И говорит с деланным участием:
— Пока ничего, а вообще-то береженого бог бережет. Да вы, часом, не испугались ли?
Отец Филарет вскидывает голову: вот еще! А про себя думает: «Нет, надо добиться, чтобы этого насмешника поскорее убрали с «Авроры».
— Выдумаете! — обиженно говорит он. — Я, поди, и не в таких переделках бывал, но, слава всевышнему, жив-здоров.
— Да-да, конечно, — нетерпеливо соглашается лекарь. — Разве может кто-нибудь усомниться в вашей… отчаянной храбрости?
И снова переходит на деловой тон:
— Так я, стало быть, с вашего разрешения прикину рулеточкой длину-ширину?
Лекарь подзывает проходящего по батарейной палубе матроса Акима Кривоносова:
— Ты, братец, ничем сейчас не занят?
— Никак нет. Отшвабрил.
— Тогда помоги мне. Определим с тобой габариты будущей швейно-штопальной мастерской.
И достает из кармана рулетку.
Серый, неинтересный обычный день на корабле течет медленно, уныло, однообразно…
Лейтенант Дорош направляется в свою каюту, но не успевает дойти до нее, как вдруг слышит чей-то взволнованный возглас:
— Земля!..
Он поспешно бросается к носу. В самом деле, далеко, далеко впереди, там, где смыкаются серый небосвод и такое же серое море, смутно угадываются очертания берега. Он еще едва различим — черная линия на сером горизонте, но вот он становится отчетливее, ближе; уже можно разглядеть редко расставленные островерхие прибрежные скалы и пологий берег за ними, покрытый густой растительностью. Неподалеку от берега стоят корабли эскадры, пришедшие на рейд несколько раньше.
— Это куда же мы прибыли, ваше благородие? — с любопытством спрашивает Кривоносов у Бравина.