И только на самой эскадре, казалось, меньше всего думали о предстоящих сражениях во славу царя и отечества. Правда, штаб адмирала по-прежнему рассылал приказ за приказом, но все они были так далеки от реальной, трезвой оценки обстановки, что Егорьев уже и удивляться перестал: пусть их забавляются…
На собственный страх и риск он решил предпринять некоторые меры подготовки на случай боя.
В дневнике у себя он записал:
«Ввиду близости боя мы энергично принялись за окончательные работы по самозащите многих частей крейсера, которые по законам мирного времени были устроены совершенно нецелесообразно».
К сожалению, все это было горькой правдой: в размещении служб на корабле, как и в самой конструкции крейсера, было, кажется, учтено все, кроме возможности боевой обстановки. Лазарет и операционная оказались устроенными так скверно, что пользоваться ими в тропиках совершенно невозможно. Вся провизия сосредоточена в одном месте, окажись затопленной эта часть судна — и шестьсот человек останутся без еды.
«Многое в этом роде пришлось исправить, — записывал через несколько дней Егорьев. — На верхней палубе соорудили из запасных сетей защиту от попадания мачтовых осколков, а также траверзы из таких же сетей плюс матросские койки — для защиты прислуги орудий. Выломано и убрано все деревянное, что могло повести к пожарам…»
Когда все было закончено, на «Аврору» неожиданно пожаловал сам Рожественский. Егорьев встретил его у парадного трапа, с затаенной тревогой ожидая: ну, сейчас адмирал разразится бранью.
Осторожный Небольсин не на шутку перепугался: вот теперь узнает адмирал об этаком самоуправстве — быть неприятности.
Всем своим видом старший офицер показывал: в случае чего — прошу вспомнить, что это была не моя затея, я возражал, не соглашался…
Но все обошлось, кажется, благополучно. Адмирал молча лазил по всему крейсеру, также молча, не прощаясь, направился к трапу и только там вполголоса буркнул:
— Распоряжусь, чтобы другие командиры кораблей побывали на «Авроре»…
Облегченно вздохнув, Егорьев возвратился в свою каюту, и почти тотчас же в нее не вошел, а вбежал Небольсин. Он был бледен, губы его нервно дрожали.
— Евгений Романович, — сдавленным шепотом сказал он. — Что же это делается, Евгений Романович? Слава богу, что адмирал отбыл, а то, упаси господь, узнал бы он!..
— Что еще? — устало произнес Егорьев.
— Вот, глядите! — Небольсин протянул какой-то листок.
Егорьев недоуменно посмотрел на старшего офицера, потом снова перевел взгляд на бумагу и прочел вполголоса:
— «Если не будет убран с корабля лейтенант Ильин, мы сами с ним расправимся. Матросы». Где вы это нашли? — резко поднялся Егорьев.