В тот вечер отец рано увез ее домой, и с Алексеем она после этого не встречалась, должно быть, месяца два: говорили, что «Аврора» уходила куда-то в плавание. И она уже начала понемножку забывать об этом молоденьком, чуточку странном, молчаливом лейтенанте. Лишь иногда ей вспоминалась его радостная улыбка там, у колонны, и тогда ей внезапно становилось не по себе.
А потом они столкнулись на лестнице в Морском собрании, куда отец, связанный с флотским интендантством, время от времени получал приглашения.
Увидев Элен, Дорош обрадовался мальчишеской, откровенной радостью, которая так и светилась на его лице.
— А ведь я все это время думал о вас, — сознался он, когда они после танца вышли из душного зала на террасу.
— Этому можно верить? — привычно насмешливо спросила она, а он посмотрел на нее недоуменно: конечно, иначе разве он сказал бы?
— А вы обо мне вспоминали? — все с той же подкупающей непосредственностью произнес он. — Сознайтесь, вспоминали?
Элен улыбнулась: совсем мальчишка! Ну, разве у девушек спрашивают о таких вещах? Одно из двух: либо он действительно совершенно не искушен в ухаживаниях, либо очень хитер. Но его глаза…
— А почему это, позвольте полюбопытствовать, я должна была о вас думать? — все так же насмешливо бросила она, разглядывая его из-под опущенных ресниц.
— Мне показалось… я полагал… — мучительно покраснев, Дорош бормотал что-то невразумительное, бессвязное и вконец смутился.
Ей, как и в тот первый вечер, стало жаль этого красивого мальчика, краснеющего так, словно он и впрямь в чем-нибудь виноват. Она положила кончики теплых пальцев на его руку.
— Впредь вам будет наука — не заставлять девушек испытывать неловкость. Надеюсь, вы исправитесь?
— Хорошо, — Дорош произнес это так потерянно, что Элен рассмеялась, показывая маленькие белые зубки. В эту минуту она была особенно хороша, и Дорош глядел на нее такими глазами, что ей на мгновение даже стало страшно.
— Я пожалею вас, о храбрый рыцарь, — певуче сказала она. — Да, я думала о вас. Все эти дни.
— Правда? — он весь просиял. — Нет, правда?
Элен улыбнулась: нет, ну что за наивный мальчик! Она произнесла нараспев, лукаво:
— Правда.
— Ну, тогда… Тогда…
Он не находил слов.
— Что же тогда? — то ли насмешливо, то ли поощряюще спросила Элен, вновь опуская ресницы.
— Тогда!..
Дорош вдруг положил ей руки на плечи, привлек ее к себе и поцеловал. Она вскрикнула от изумления: вот так робкий застенчивый мальчик! А он смутился и стал неуклюже просить прощения.
— Пойдемте в зал, — сдержанно сказала Элен.
Должно быть, вид у Дороша был в этот вечер настолько счастливый, ликующий, что это не осталось незамеченным и конечно же было немедленно по-своему истолковано.