Элен, выполняя обещание, которое дала отцу, весь вечер танцевала с одним только Теушевым, и отец был в высшей степени доволен.
— Ну, вот видишь, — назидательно говорил он дочери, когда после бала они возвращались домой. — Ты умеешь быть умницей. А моряки — что? Так, вертопрахи, и только. Перелетные птицы.
Элен отчужденно молчала, забившись в угол экипажа.
…И вот сейчас — этот ответ Алексея. Если бы жива была мать, Элен хоть у нее на плече поплакала бы — так вот, без стеснения, по-бабьи: дура я, мол, дура, гуляло мое счастье рядом, а я куда глядела? Но матери не было, а с отцом ни о чем говорить нельзя: он сразу начнет кричать.
Элен тяжело задумалась.
Впервые за все это время она набралась смелости честно и открыто спросить у себя: а что, собственно, хорошего увидел в ней Алексей? Он — умный, серьезный, мужественный, хотя по молодости и горячеват иногда. А она что? Ну, просто взбалмошная, легкомысленная девчонка, и больше ничего. Правда, красивая, очень красивая, она это сама знает. Но ведь Алексей не из тех, кому нужна только жена-красавица, ему требуется настоящая подруга, которая делила бы с ним радости и огорчения, знала бы все его дела и заботы. Он как-то рассказывал о жене адмирала Завойко, не покидавшей своего беспокойного мужа даже в его камчатских странствиях — вот такая подруга была бы под стать Алексею. А она, Элен, не способна на это, ну, просто не способна — нельзя же, в самом деле, осуждать ее за то, в чем она вовсе и не виновата: такой ее воспитали.
Так понемногу уступала сговорчивая совесть, и Элен уже начинало казаться, что в общем-то она поступила даже правильно, честно и дальновидно, написав Алексею о своем предстоящем замужестве: пока эскадра в плавании, они все равно не поженились бы, а там вернется эскадра, и он найдет себе достойную жену и будет счастлив.
И все-таки где-то в глубине души она ощущала, что все это не так, неправда, что от самой себя все равно никуда не уйдешь, как ни хитри. И тут же возникала мысль: да если бы она была хоть чуточку настойчивее, разве отец, при его связях, не добился бы, чтобы Алексей остался в Петербурге?.. Да, но — а сам Алексей? Он ведь никогда на подобное не согласился бы! Ах, боже ты мой, как все это прочно переплелось между собой…
Элен вздохнула и пошла к отцу.
Тот что-то писал у себя в кабинете, близко придвинув настольную лампу под восточным шелковым абажуром. Зеленоватый свет придавал его лицу какое-то безжизненное, странное выражение.
— Елена, ты? — спросил он через плечо, заслышав шаги дочери. — По делу или так? Я очень занят…