— Сказочно! — вновь подтвердил Копотей. — А ты что удивляешься, мил человек? Ничего чудно́го. — Он понизил голос: — Слыхал, поди, такую поговорку: «Без хозяина — дом сирота». Вот и весь секрет тут.
До Степы Голубя, как всегда, не сразу дошло: о каком хозяине говорит Копотей. Он поглядел на комендора, поморгал и переспросил:
— Как? Как ты сказал: без хозяина — сирота? Поди ж ты: а ведь и верно! — И восторженно всплеснул руками, обрадовавшись точному определению: — И как это у тебя, Евдоким, все ладно, слово к слову подходит!.. Огромнейшего ты ума человек…
— Давай, давай нахваливай, — рассмеялся Копотей. — Только гляди, чтобы я не зазнался. А то как в той песне получится: «И с той поры на сирых братьев он даже бровью не ведет…» — Он спросил вдруг: — Нынче у нас какое, однако, число? Не помните, братцы?
— Двадцать четвертое апреля, — напомнил Нетес.
— Вот, стало быть, недельки через две-три вы и сами сможете проверить, правду я говорил или нет, — заключил Копотей. — А сейчас давайте-ка заканчивать дело, а то, чего доброго, наскочит боцман — несдобровать тогда.
И он — для всех неожиданно — негромким, мягким баритоном затянул песню:
Аким Кривоносов подхватил густым, рокочущим на перекатах басом:
Отец Филарет, появившийся, как обычно, незаметно, откуда-то сбоку, неодобрительно качнул рыжей бороденкой: субботний день, все помыслы ко господу богу вознесены должны быть, а они с самого утра этакую пакость горланят.
Копотей неожиданно обернулся к нему и добродушно-плутовато подмигнул:
Где ж ты, хмелю, зиму зимував?..
Отец Филарет с остервенением плюнул и заторопился от орудия. Матросы переглядывались, улыбаясь.
— Знаешь, Евдоким, все же таки не дразни ты его, — посоветовал Степа Голубь. — Как-никак батюшка.
— А, пускай, — усмехнулся Копотей. — Зато он теперь нескоро явится сюда.
— Вот-вот, — поддержал Копотея Листовский. — А то батюшка-то он батюшка, а нос все больше по ветру держит…
А отец Филарет в это время сидел в каюте старшего офицера и обиженно бубнил:
— Нет, вы только подумайте, Аркадий Константинович: я подхожу к ним, слово ласковое хочу сказать. А ко мне поворачивается этакая рябая цыганская морда и подмаргивает, как, извините за выражение, уличной девке какой-нибудь. И кому: мне, пастырю! Это же чистой воды крамольник, со-ци-алист!..
Небольсин сдержал невольную улыбку: уж очень обиженным тоном изъясняется батюшка, видать, задело за живое.
— То есть, простите, как это — подмаргивает? Каким образом?
— А вот таким, — и отец Филарет похоже скопировал, как это получилось у Копотея. — Говорю ж вам: ну словно девке с панели…