Но улыбки не получилось. Небольсин машинально полез в карман за платком, вытер лоб, покрывшийся холодной испариной. Да, это было как раз то ужасное, неотвратимое, что призраком давно уже пугало его. И главное, никто не может сказать с уверенностью: много ли таких листовок на крейсере, успели ли они дойти до матросов?
— Убедились? — ликующе спросил отец Филарет. — У нас, можно сказать, под самым носом… этакое, а мы, извольте заметить, проглядели, да-с, именно: проглядели! Каково, а?
Небольсин лихорадочно соображал, что же ему предпринять. Сделать ход конем и сообщить обо всем флагману (уж если сообщать, то, конечно, флагману, а не Егорьеву)? Но это значит — почти наверняка подставить себя под удар. Уж себя-то в первую очередь!.. Не сообщать? Сделать вид, что ничего не случилось? А где ручательство, что этого не сделает отец Филарет? Батюшка, похоже, рад выслужиться и уж такого редкостно удачного случая ни за что не упустит.
Небольсин решил положиться на свою изворотливость: батюшка лукав, но и он не из простаков.
— Н-да, — сдержанно сказал он. — История действительно несколько… неприятная. И знаете, о чем я думаю: неприятна она прежде всего для вас, батюшка.
Он на минуту умолк, сбоку поглядывая на отца Филарета.
— Как это — для меня? — не понял тот и испуганно отпрянул. — Бросьте шутить! Я первым нашел на корабле эту… отраву. И для меня же…
— Именно, — подтвердил Небольсин. — Как же вы не поймете, все это очень просто. Вы сами посудите… — Он холодно дернул плечами: — Насколько я понимаю, вы для того на крейсер и посланы, чтобы неустанно следить за душами вашей паствы. Молитвой, словом божьим, зоркостью своей оберегать эти души от пагубного влияния… Так я говорю или не так?
— Ну, так, — неохотно подтвердил отец Филарет.
— А что получилось? Души-то — они, оказывается, уже давно не под вашим контролем! Благочинному это едва ли понравится. Да и не только ему, а и кое-кому повыше. Слыхали, чем для отца Назария кончился бунт на «Роланде»?[17] Такие неприятности, что он и до сих пор прийти в себя не может!..
Вот и у нас то же может случиться, — беспощадно продолжал Небольсин, с любопытством наблюдая, как бледнеет отец Филарет. — Спрос — допрос, то да се, да как вы слово божие в народ несете, — а вы, конечно, помните эту пренеприятную историю с библейскими матросами… Да поинтересуются, куда вино, отпущенное для святого причастия, девается, да еще, чего доброго, узнают, что вы и на молитву под хмельком выходите… Люди-то, знаете, все грешные, хлебом их не корми — дай покопаться в чужих делах. Верно? — Он сочувственно вздохнул: — Тут уж возвращения в монастырь вам никак не избежать. Да еще, упаси бог, в Соловецкий… А там — холод, снега, морозы.