— И откуда ты взялся… такой? — не раз изумленно спрашивали у него товарищи, любившие Степу, но относившиеся к нему как к чудаку. — У тебя отец, мать кто, уж не святые ли, случаем?
— Ну какие там святые, выдумаете тоже! — смущался Степа. — Обыкновенные они. Отец — краснодеревщик. А мать — так… женщина.
— Да ну-у? — весело переспрашивали матросы. — Женщина?
— А, вас послушать!.. — необидчиво отмахивался Степа Голубь. И мечтательно добавлял: — У меня отец самоучкой до грамоты дошел. Книжек перечитал — страшное дело!.. С самим графом Толстым в переписке состоит, вот как!
— …Да, браток, голубиная у тебя душа, — повторил Кривоносов.
— А что? — недоуменно спросил Голубь. — Не дело советую?
— Вот то-то и оно, что не дело, — подтвердил Кривоносов. Он продолжал, переходя на шепот: — Мил человек, ты что ж, Степа, думаешь: командир станет на сторону матроса, а боцмана, надо полагать, по шеям с крейсера? — Аким жестко усмехнулся: — Да никогда этого не было и не будет! Командир только и скажет: устав запрещает матросу жаловаться на трудности службы. А за то, что жалуешься, — получи-ка, Ефим Филиппов Нетес, препровождение в канатный ящик… суток на пять. Или стань под ружье. Вот оно как обернется-то, Степушка!
Но Голубь не сдавался.
— Вот и неправда твоя, — горячился он. — Наш командир не из таковских, понятно? Ты вспомни: хоть одного матроса он пальцем тронул?
— Э, — махнул рукой Кривоносов. — Знаешь, как у нас старики говорят: в волчьей стае сам волком станешь… Он, может, и добрый человек, жалостливый. А только этой жалости на всех не хватит… Меня вон тоже ротный, лейтенант Дорош, от Ильина оборонил, а теперь тот зверем глядит.
Ефим Нетес доверчиво посмотрел на Кривоносова и сокрушенно вздохнул:
— Выходит, на боцманов и управы нет, Аким Никитич?
С первого дня службы на корабле он, проникшись к Акиму Кривоносову безотчетным уважением, неизменно называл его по имени-отчеству.
— Управы? — негромко усмехнулся Кривоносов. — Так ведь боцмана, они, Ефимушка, тоже по палубе ходят, а не в воздухе летают… А на палубе, да еще на большом корабле — чего не случается?
Ничего из этих слов комендора не понял Ефим Нетес — утешает его Кривоносов, только и всего. Одно ему теперь стало ясным: если нет никакой управы на Герасимчука, надо бежать с крейсера, иначе все одно житья не будет.
Бежать… Снова, хоть на самое короткое время почувствовать себя человеком, а не рабочей скотиной, над которой может каждый измываться. А там — хоть все прахом!..
А куда бежать-то? Демьяновка родная, что стоит на мелководной речке Хорол, под Полтавой, — до нее и в три года, поди, не доберешься… Чужое море за бортом, чужая земля… Но все равно: куда путь приведет, только бы не оставаться на «Авроре»!