И, как будто в ответ на эти слова, в передней звякнул колокольчик — нетерпеливо, раз, другой, третий…
Мать поспешила в переднюю. Она возвратилась с каким-то незнакомым мужчиной. Он остановился в дверях, неуверенно вертя в больших жилистых руках старенький, измятый картуз.
— Варвара Павловна? Я — из депо, от вашего мужа…
Мать испуганно прислонилась к дверному косяку:
— Что-нибудь случилось? Говорите скорее!
Мужчина отозвался не сразу.
— Ну говорите же! — умоляюще повторила мать. — Арестовали?..
— Да, — выдохнул он наконец. — Нынче, в обеденный перерыв, взяли… Просил передать вам, чтобы не беспокоились.
Мать не закричала: крик был в ее зрачках. Она зажала рот ладонью, расширенными глазами глядя на пришельца:
— Взяли!..
Она так и не заплакала в тот вечер — она нервно ходила по комнате, поминутно прислушиваясь, не позвонят ли у входа. Придут с обыском или не придут? Долго и старательно жгла она какие-то бумаги, а пепел собрала в ведро и вынесла во двор. Евдоким следил за ней испуганным взглядом и не понимал: что же это происходит?
С обыском пришли уже перед рассветом. А на следующий день мать вызвали в участок: ей надлежало вместе о сыном в трехдневный срок покинуть город…
Девять лет после этого скитался по свету Евдоким: батрачил у кулака в богатом селе под Оренбургом; копал землю на строительстве железной дороги, которую начали тогда прокладывать на восток, к берегам Тихого океана; таскал тяжелые мешки на крупорушке где-то под Елабугой. И не было, наверное, работ, которых бы он не перепробовал за эти девять лет.
В эти-то годы и познакомился Евдоким с хорошими людьми, которые открыли ему глаза на правду. Он узнал имена Степана Халтурина, Обнорского; рискуя быть схваченным, он возил по селам социал-демократические листовки, выполнял большие, а чаще всего маленькие, но всегда сопряженные с опасностью задания подпольной революционной организации.
И вот — война, призыв во флот, нелегкая и постылая служба…
Только то и спасало Копотея, что в скитаниях по свету, в бесконечных мытарствах не растерял он свою веселость, не однажды выручавшую его в самые трудные минуты…
— Помирать — и то с шуткой буду! — говаривал он.
Таков он был, Копотей, — матрос «разряда штрафованных».
Со дня прихода на «Аврору» нового комендора повеселел Аким Кривоносов.
Правда, не на все вопросы, тревожившие его, мог дать ответ Копотей: многое, сознавался он, и ему самому еще не понятно. Но главное-то он знал: надо не падать духом, не вешать носы, а объединяться и действовать сообща — вот так же, как объединяются рабочие на заводах.