И она швыряла в лицо Кате неудачно отглаженное платье.
Катя обычно отмалчивалась. Хозяйкин крик мало беспокоил ее: пусть себе кричит, а ты знай свое дело и не обращай внимания. Покричит, покричит, — перестанет.
Беспокоило ее другое: что-то уж слишком часто стал на нее посматривать сам хозяин-инженер, — не к добру это. В отличие от жены, он был сдержанно вежлив, молчалив, и крик жены вызывал у него болезненную гримасу.
До сих пор к Кате он относился так, будто ее здесь и нет. Поздоровается, пройдет к себе в кабинет — и не видно его, не слышно. А тут чуть не каждый день, увидев девушку, останавливается, заговаривает с нею, расспрашивает о здоровье, об отце, да так участливо…
Невысокого роста, по плечо жене, с крохотными черненькими нафабренными усиками-стрелочками, с золотистым пушком, окаймляющим лысинку, в узеньких своих брючках и в коротеньком пиджачке, он поначалу казался Кате ненастоящим, игрушечным, вот только голос у него был неожиданно громкий, с рокочущими перекатами на басах, особенно когда хозяин самодовольно смеялся.
Несмотря на свой маленький рост, он был сильный: хвастался тем, что начинал когда-то простым рабочим в цехе. Однажды он вызвался помочь Кате передвинуть шкаф и делал это играючи, без напряжения.
Неделю назад, увидев, как после работы Катя надевает свою старенькую жакетку, он извлек бумажник и двумя пальцами вытащил несколько разноцветных кредиток:
— Вот. Купи себе пальто. — Деньги он держал так, словно брезгал ими, — отставив мизинец. — Возьми, возьми.
Катя испуганно замахала руками: нет-нет, она ни за что не возьмет этих денег!
Он молча скользнул по ней взглядом и спрятал ассигнации в бумажник.
— Как угодно. Не смею уговаривать, — сухо сказал он и, уходя, почему-то еще раз оглядел Катю с головы до ног.
Катя, как это со многими бывает вслед за болезнью, быстро поправлялась, даже сама удивляясь: отчего бы это она стала так заметно, день ото дня, полнеть, набираться сил, несмотря на изнуряющую работу? Должно быть, просто молодость брала свое. Она посвежела, похорошела, и инженер, проходя мимо, нет-нет, а и бросит взор на высокую грудь девушки, плотно обтянутую пестрой ситцевой кофточкой. Катя при этом смущенно краснела.
— Гляди, — качала головой наблюдательная тетя Поля. — Как бы он не стал приставать к тебе.
Что-то тетя Поля не договаривала, а что — Катя понять не могла.
— Бог не выдаст — свинья не съест, — отшучивалась девушка, а на душе у нее становилось смутно, тревожно, нехорошо.
И ушла бы она из этого дома, да ведь куда? Везде идут сокращения, возле фабрик — длинные, молчаливые очереди безработных. А здесь и тепло и сыто, да и старик отец, который только начал после болезни понемногу идти на поправку, не сидел теперь без куска хлеба…