«Мальчик» дрогнул, красный свет, пробивающийся сквозь щели люка, стал ярче. Раздался скрип, скрежет – красная пленка наползала на изувеченный транспортер…
Через полчаса температура упала до шестидесяти градусов, и Алексей Петрович, осторожно стащив с Дауге гладкий колпак, влил ему в полуоткрытый рот глоток апельсинового сока. Иоганыч поперхнулся, открыл глаза, полные страдания. Быков погладил его по небритой щеке и снова надел шлем.
– Где мы?
– В «Мальчике», Иоганыч, дружок… Ты ранен.
– Больно как… Ноги… Что случилось, почему темно? Почему не двигаемся?..
– Был взрыв, Иоганыч, – ответил Юрковский и замолчал: не хватило сил сказать все до конца.
– Да… взрыв… Помню. Меня бросило на землю и обожгло… Владимир, ты понимаешь, что это?.. Под землей взорвался атомный котел… Помнишь, мы… спорили… об этом… Не повезло… Как раз под нами…
Дауге быстро, прерывисто задышал. Алексей Петрович до отказа повернул кран подачи кислорода.
– Хорошо, хорошо… Еще… – Дауге дышал глубоко, жадно. – Где Ермаков? Что вы молчите? Алексей! Что случилось?..
– «Мальчик» погиб, Гриша… – Юрковский помолчал, затем медленно договорил все: – Ермаков погиб…
Дауге всхлипнул и снова потерял сознание. «Мальчик» вздрагивал, скрипело что-то по броне, щели неплотно закрытого люка светились красным. Юрковский вдруг заговорил негромко:
– Гриша, Гришка, очнись… Мы уйдем отсюда… Понесем тебя на руках… Гриша!
Дауге вздрагивал, в бреду звал Машу, плакал:
– Маша, Маша… Не уходи. Я все для тебя… Все… Жизнь, честь… Маша… Никто тебя больше меня любить не будет… Все пройдет, все ложь, кроме любви моей… Богдан… «Мальчик» жалко… Один я… Страшно… Смерть… Бо-о-ольно!..
И вдруг, помолчав, – ласково, радостно:
– Вот так… Да-да… Какая у тебя ладонь нежная, прохладная… Мне очень больно, Машенька… Ты моя радость, моя чудная… Не надо, не говори, я все понимаю, все – ерунда… Еще, еще… Милая ты моя… А я небритый… Больно очень, Машенька… Ма-ша!
Юрковский вскочил, заметался в лучах фонарика:
– Убью!.. Сволочь! Подлая баба!..
Он длинно, мерзко выругался. Быков, стащив с Дауге колпак, прижимал к его рту кислородную трубку, не отрываясь глядел в лицо друга. Жизнь уходила с лица, проваливались щеки, тускнели глаза. Губы едва уже шевелились.
– Ма-ша… – разобрал Быков. И еще: – Холодно… Боль-но… Ма-ша.
Дрожь била небольшое жилистое тело, крупная дрожь, как от сильного пронизывающего холода.
Быков взял в ладони его бессильную голову в шлеме, прижал к себе. Дауге умолк.
– Умер? – чужим голосом спросил Юрковский.
– Не знаю.
– Умер, умер. Григорий Иоганнович Дауге – известный советский геолог-космонавт – погиб при штурме Венеры. Иоганыч умер.