Обычно добавлялась еще пара фраз: «Примите его к себе и сохраните до того времени, когда Чудовища будут окончательно уничтожены, и мы отвоюем Землю. Тогда и вы, и он, и все человеческие существа, когда-либо жившие, восстанут из канализации и, ликуя, вернутся в наш мир навсегда». Но эти слова основывались на Науке Предков, а его дядя погиб, пытаясь ее ниспровергнуть. Было ли в Чуждой Науке что-нибудь соответствующее этому? И обладало ли оно большей силой или на поверку оказывалось таким же фальшивым? Так что после некоторых размышлений Эрик решил опустить этот кусок.
Он разжал пальцы, и тело дяди, выскользнув из его рук, исчезло в трубе. Томаса-Капканолома не стало; и как понимал теперь Эрик, ои исчез навсегда. Он умер и погребен — вот и все.
Эрик опустил плиту и несколько раз подпрыгнул на ней, чтобы она как следует легла в паз.
Теперь он остался в полном одиночестве. Отщепенец, которому нечего ждать, кроме медленной мучительной смерти. У него нет друзей, нет дома, нет веры. В голове все еще звучали последние слова дяди во всей их циничной откровенности: «Я хотел… хотел стать вождем».
Для Эрика достаточным ударом было уже то, что религия, в которой его воспитали, оказалась всего лишь средством достижения власти, и таинственное Женское Сообщество не обладало никакими способностями предвидеть будущее. Но еще узнать, что причина борьбы его дяди со всеми этими глупостями — не что иное, как обычное тщеславие, преступно безнравственное, и заставившее его пожертвовать всеми, кто верил ему, — это уже слишком. Во что тогда оставалось верить, как жить дальше?
Неужели его родители были доверчивее самых наивных детей в коридорах? Ведь они отдали свои жизни — за что? Ради борьбы одного предрассудка с другим, ради интриг одного вождя против другого и борьбы за власть?
Нет, его это не устраивает. Он будет свободным. И Эрик горько рассмеялся. Ему придется стать свободным. У него нет выбора: он отщепенец.
Вдруг Эрик ощутил страшную усталость. Он совершил свою Кражу, проделал долгий путь к пещерам Человечества и обратно, одержал победу едва ли не в настоящей битве — и ни разу не передохнул.
Он свернулся у стены и задремал. Это был чуткий сон воина, готового в любой момент прерваться, если потребуется отразить нападение врага. Его сознание лишь частично затуманилось, наслаждаясь отдыхом, но не погружаясь в полное забытье. Бодрствующая часть сознания обращалась в будущее, прикидывая возможные варианты и строя планы.
Так что когда он открыл глаза, потянулся и зевнул, он уже знал, как поступит.