Герман вернулся в пустую квартиру, наглухо задернул шторы и упал лицом в подушку так, чтобы весь мир разом потух, звуки притихли.
Но все же совсем спрятаться от внешнего мира не получится. И Герман это понимал. Голова гудела, сохранять ясность мысли становилось все труднее. В памяти всплывали обрывки фраз. Сальные намеки завкафедрой: «Народ у нас, сам знаешь, любит подобные сенсации».
Но тут же в сознание врывалась черная вуаль и срывающийся на плач голос: «Из-за вас это все. Не выдержал он… Он еще и остыть не успел, как эти стервятники пришли, вещи его перерыли».
«Стервятники, стервятники», — бормотал Герман, почти забывшись.
Тишина окутала его, сковала тело. Только кинжал моргал случайными отблесками то ли лунного света, то ли любопытных взглядов фар изредка проезжающих во дворе машин. Шторы покачивались от гуляющего сквозняка. Холодок крадучись пополз по низу, потянулся змейкой к ногам.
— Аха-ха! — раздался глухой смех.
Герман обернулся, но никого не было. Смех повторился, отозвался эхом.
— Кто здесь? Что вам надо? — крикнул он в темноту.
Легкое движение почувствовалось за спиной. Теперь он был уверен, что не один. Шептание тысячи голосов обрушилось на него в одно мгновение. Словно бесплотные демоны облепили его с ног до головы и наперебой диктовали свои чудовищные мысли — ловушки для разума.
Экран ноутбука ожил, ослепительно белым листом текстового редактора ударил в глаза.
— Нет, нет, — стонал Герман, — я не буду это писать!
— Тебе всего лишь надо слушать, — донесся из темного угла глухой низкий голос.
— Кто это? — оцепенев от страха, спросил Герман, но тут же пожалел — на некоторые вопросы лучше не знать ответов, не слышать.
В темноте глаза Германа уловили движение, что-то холодное надвигалось на него. Через секунду показалось черное облако размером с человека. На уровне головы, словно глаза, зияли две дыры, прорывая пространство своим ледяным тусклым светом.
— Поздно уже говорить: «нет», — произнес голос.
— Нет, — в ужасе твердил Герман. — Нет, не хочу!
— А по-моему, ты сам не знаешь, чего хочешь. Но от мыслей не отказывался, хоть и не твои они были.
Сама тьма обрушилась на Германа, пришла за своим. Так незаметно подступил час расплаты, а Герман и не понял, когда же успел заключить сделку, насладиться жалкими тридцатью сребрениками. И вот теперь нечто ворвалось в его дом так же, как раньше незаметно просочилось в разум.
— Нет! Это не мое, — шептал Герман, — не мое, не мое.
— Не отказался, ведь так? Статьи писал, признание получал. Твои руки все записывали.