— Что ж, гамадрилы, — сухой и жесткий голос лейтенанта хлыстом полосует жаркую тишину. — Я давал вам возможность остаться в живых, вы ей не воспользовались. Некого винить, кроме самих себя. Это армия. Должна быть дисциплина.
Солдатики тем временем совсем приуныли — мокрые от пота тени едва-едва разбавляют сухой песок. Стадо. Безвольное и тупое стадо. Мне нужны сейчас именно такие.
Лейтенант взводит курок, то же самое делаю и я. Звуки сливаются в один и не привлекают внимания.
— Да смилуется господь в своей неизбывной доброте над этими глупыми крестьянами, — говорит лейтенант. Я не говорю ничего и мягко тяну за спусковой крючок.
Тут мне не везет. Вернее сказать, не везет одному из солдат. Слишком долгий мертвый ход у моего револьвера, а пристрелять его как следует все руки не доходили. Поэтому лейтенант все же успевает выстрелить первым, ствол его револьвера окутывается облаком вонючего синего дыма, а одна из фигур в застиранной серой форме шатается и валится оземь.
— А-а-а-ах, — выдыхает кто-то из оставшихся стоять на ногах.
Прошу прощения, мертвый парень, ты был незапланированной жертвой и ты пал не от моей руки. Если тебе так легче, то убийца понесет заслуженное наказание.
Бах!
Вот так.
Практически, между выстрелом лейтенанта и моим, пробившим ему грудь с левой стороны, проходит самое большее секунды три.
— Что это? — говорит он своим скрипучим голосом, одновременно разворачиваясь и медленно оседая. Лейтенант битый волк, старая школа, он еще пытается держать марку и проигрывать достойно, но револьвер в его руке дрожит и смотрит стволом в землю.
— О, ничего особенного, — отвечаю я, выходя из своего укрытия. — Не задерживай очередь, парень, получил свою пулю — отваливай. Харон уже заждался.
— Абер дох… нур айнцих… ферфлюхте хунд… — он бормочет что-то еще, валяясь в пыли и скребя по земле сапогами, но меня это уже не занимает. Это отнюдь не конец, и на меня теперь смотрит пять пар перепуганных черных глаз. Ситуация щекотливая, и одно неправильное слово, одна лишняя интонация могут закончиться совсем нехорошо. Убить, конечно, не убьют — без оружия-то — но с фургоном можно будет распрощаться навсегда. С первым в моей жизни здесь контрактом.
Важный момент: лейтенант уже выбыл из игры, но его положение в цепочке командования понятно, и за убийство офицера предусмотрено вполне конкретное наказание. А вот меня в этой цепочке нет совсем, и что им обломится за мою смерть — пока неясно. Именно этим, а вовсе не их бараньей покорностью перед лицом смерти, я склонен объяснить тот факт, что я все еще жив. Предпочитаю не думать о людях плохо.