В протоколе допроса не было ничего особенного, но мне показалось интересным, что лазутчик производил впечатление человека образованного. Я встретился с ним лично, долго беседовал и убедился в его эрудированности. Особенно меня поразило то, что среди горцев принята система исчисления времени, с которой были знакомы только Хранители Знаний. Я решил выяснить, откуда к горцам попала подобная информация, но лазутчик сказал, что такой календарь не в диковинку среди народа гор. Им пользуются все и даже гордятся, что этим отличаются от живущих на равнине крестьян. Мне стало ясно, что мама не погибла при встрече с бандитами и каким-то образом сумела оказать влияние на шайку безжалостных захватчиков. Она стала той ветвью культурного растения, которую опытный садовод прививает на дичок, навсегда изменяя его природу. Мама была убеждена, что люди могут стать лучше, надо только помочь им это сделать. Тогда и мир станет лучше. Мне хочется верить, что у неё не появился со временем повод для разочарования.
Несмотря на тот вклад, который моя мама внесла в формирование горцев как самостоятельного народа, я никогда не забывал, что по их вине лишился родителей. Даже если горцы и стали лучше, никакого мира между нами быть не могло. Никогда.
* * *
Когда архиепископ поставил точку, наступила глубокая ночь. Он дождался, пока на странице просохнут чернила жирно обведённого слова "никогда" и убрал свои записи в стол.
"Пожалуй, пора отдохнуть, — зевая, подумал Берхард, — вот уж не рассчитывал, что написание мемуаров меня и от бессонницы заодно вылечит".
К дверям опочивальни была пришпилена записка. Архиепископ огляделся по сторонам, но в коридоре никого заметил. Не прикасаясь к свёрнутому вдвое клочку бумаги, он ненадолго заглянул в опочивальню, вышел оттуда с горящей свечой и увеличительным стеклом. Осмотр булавки ничего не дал. Такую обычно использовали модники обоего пола для фиксации различных украшений на одежде и сложных причёсках.
— Неужели любовная записка?, — пробормотал Берхард, и сам же ответил с деланным возмущением:
— Как вы могли такое подумать, ваше высокопреосвященство?
Архиепископ негромко присвистнул и, продолжая сам с собой разговор в лицах, сказал:
— Не знаю… Первое, что пришло в голову…
Он поднёс свечу настолько близко к записке, что в свете пламени проступили буквы рукописного текста.
"Действительно записка. Жаль, сгорит, прежде чем я смогу таким способом её прочесть".
Бумага успела нагреться, начала издавать едва уловимый аромат парфюма. Точно такой же, но более слабый витал по всему коридору, и архиепископ не придал этому значения, пока не обнаружил записку.