Дина молча отстранилась от Савы. Ей отчего-то захотелось вжаться в кресло или расплющиться, так чтобы ее и видно не было. Бывший зэк почувствовал это и тоже вдавил свою спину в кресло, облицованное мягкой натуральной кожей особой выделки, которая неожиданно стала продолжением человеческой кожи, маскируя обоих друг от друга.
Человеческий разум часто берет верх над той частичкой души Создателя, который щедро делится ею с некоторыми смертными, в надежде, что родственные души непременно встретятся и почувствуют друг друга, обретя ни с чем не сравнимое счастье, миг которого невозможно сопоставить со всеми удовольствиями бренного тела в бренной жизни. Только не у каждого такая частичка есть, ибо Создатель безошибочно знает, с кем и делиться-то не стоит. Так был создан этот мир, и смертным не дано понять почему. Зачем Создатель оставил в этом мире несправедливость, неравенство и даже зло. Почему лишь избранные в этом мире хранят в своих смертных душах этот дар Всевышнего разума. Какова цель такой игры. Да, игра ли это? Многие просто не верят в то, чего не может быть; иные всю жизнь ищут, ошибаются и снова ищут; но лишь счастливчики, однажды встретившись, не сомневаются, в том, что только так и должно быть.
— Вот это полнолуние! — прошептала женщина с карими глазами. — Как на картине твоего Куинджи.
— А ты видела портрет самого Архипа Куинджи? — неожиданно спросил Пика.
— Я даже не знала, как его зовут. А что?
— Иконописный лик. На портрете Васнецова просто ангельский. Судьба непростая — родился в бедной семье грека, рано осиротел, рос у родственников, пас гусей, работал слугой, помощником хлеботорговца и подрядчика, даже ретушером у фотографа. В Двадцать с лишним пробовал стать учеником Айвазовского, не получилось. Потом несколько попыток поступить в Питерскую Академию художеств. Едва получил звание свободного художника. Работал с передвижниками. Когда было за тридцать получил академическое звание классного художника. В тридцать пять начал выставляться, даже в Европе. После разгромной критики одним академиком сильно обиделся, порвал со всеми. Потом вообще стал затворником. Но лишь за одну его картину «Лунная ночь на Днепре» я бы поставил его в один ряд с великими.
— Ты считаешь, что похож на него? — неожиданно спросила Дина.
— Нет. Только мечтал об этом. У меня и работ-то нет… Хотя вру. Одна мне нравилась. Правда, теперь и не знаю где она.
— Что за работа?
— «Девушка на пляже».
— Твоя бывшая жена?
— Угадала. Это был настоящий порыв. Озарение. Экстаз какой-то.
— И это больше не повторялось?