— Не смей, мать твою, вешать трубку...
Нажимаю отбой и снова отключаю телефон. Хватит с меня негатива на сегодня.
— Нехило он разозлился, — бормочет Джонни на соседнем сиденье.
— Можно и так сказать. — Включаю указатель поворота, собираясь перестроиться в скоростной ряд.
— Наконец-то! — восклицает Джонни.
— Что? Наконец-то он разозлился? — озадаченно спрашиваю я.
— Нет. Наконец-то ты прибавила скорость. Я бегаю быстрее, чем ты ездишь.
Не смеюсь. Мне сейчас не до шуток.
— Куда мы, собственно, направляемся?
— В Скарборо. В дом моей бабушки.
— Той, что умерла?
— Да.
— Жуть, — ежится Джонни.
— Никакая не жуть вовсе! — огрызаюсь я.
— Прости, — винится Джонни. — Это та самая бабушка, что подарила тебе колье?
Надо же! Неужели он помнит, в чем я ходила на премьеру Серенгети?
— Ну, знаешь, то красное блестящее колье, которое ты надевала на премьеру этой, как-бишь-ее-там? — продолжает Джонни, когда я не отвечаю.
— Да, знаю. И да, это ее подарок.
Радиоведущий объявляет конкурс с розыгрышем билетов на сегодняшнюю вечеринку по поводу окончания турне Джонни. Билл пока не успел известить СМИ. Возможно, он еще надеется, что мы вернемся.
Джонни наклоняется и выключает радио.
— Не хочу это слушать, прости.
Потом он замолкает.
Чем дальше мы отъезжаем от Лондона, тем больше я беспокоюсь. Вдруг Билл прав? Не подвергаю ли я опасности карьеру Джонни, увозя его таким образом? Что подумают обо мне в звукозаписывающей компании? Что я вообще творю? Что я о себе возомнила? Я работала помощницей архитектора, бога ради. Что я знаю о мире музыки?
Краем глаза смотрю на Джонни, нервно подрагивающего во сне, и снова перевожу взгляд на дорогу.
***
Канун Рождества, а Скарборо словно вымер. Береговая линия тонет во тьме, и повсюду царит странная тишина. Мне становится страшно ехать в бабушкин дом, некогда теплый и радушный.
Поворачиваю налево и двигаюсь вверх по узким улочкам к замку. Здесь чертовски сложно припарковаться, и небольшой прогулки, похоже, не избежать. Вечер хоть и ветреный, но не дождливый, да и путешествуем мы налегке. Я взяла только самые необходимые нам вещи, а Джонни — свою гитару, без которой он, кажется, никуда. Прочий багаж остался в камере хранения отеля.
Вот и бабушкин дом. Вижу темные окна, и на душе становится тоскливо. Джонни остается ждать у парадной двери, а я беру ключи у соседей и обмениваюсь с ними соболезнованиями.
Дом еще полон бабушкиных вещей — мама с папой пока не успели приехать и всё разобрать, — и мне странно видеть на камине ее любимые фотографии, рассказывающие историю моей семьи.