– Слушай, я тут купила нам кое-каких сладостей, – сказала Алиса, поставив себе на колени зеленый полиэтиленовый пакет. – Не знаю, что со мной происходит последнее время, только если б я слушала внутренний голос, то питалась бы только этим, а ведь я и так набрала лишних пять кило за месяц, но самое худшее то, что мне плевать… Зато ты у нас все такой же худенький, так что налетай, не стесняйся. Скотт достал себе «Сникерс» – и Алиса тронулась дальше. Через несколько километров она свернула с федеральной автострады на Прибрежное шоссе, пролегавшее вдоль всей южной оконечности Национального парка Мюр-Вудс[62] , и направилась прямиком к побережью. – Надеюсь, не заблудимся, – проговорила она, обгоняя маленький красно-белый «Астон Мартин» перед самым поворотом.
– Я была здесь только раз, да и за рулем сидел другой человек. Признаться, если б не ты, я сюда никогда не поехала бы снова. Скотт, сжимая в руке едва надкушенный «Сникерс», чувствовал, как по мере приближения к месту у него все сильнее сжимается желудок. Он следил взглядом за парящими в небе чайками – впереди уже проглядывал океан. Через двадцать минут после того, как они выехали на северный берег залива Болинас, Алиса свернула на дорогу слева и остановилась перед большими воротами из кованого железа. Она набрала код на встроенной в стену панели, и они въехали на территорию обширного владения, большей частью засаженную лесом и простиравшуюся до самого моря. Аллея вела к большому строению из серого кирпича в стиле английского замка – все его окна были закрыты ставнями, и это говорило о том, что в настоящее время там никто не живет. Проехав вслед за тем по гравийным дорожкам, Алиса остановилась у большого гранитного фонтана. Дальше Скотт пошел по длинной тропинке, петлявшей между высокими хвойными деревьями, образующими небольшой сосняк, и чуть поодаль, метрах в двадцати, разглядел покрытую крапчатыми тенями полянку, а на ней – неподвижную мрачную фигуру. Не сводя с нее глаз, он подошел ближе и, почувствовав разносимый ветром запах разложения, был вынужден прикрыть нос рукой, чтобы не извергнуть все, что недавно съел.
– Пойду к машине, – бросила Алиса, положив руку ему на плечо.
– А ты не спеши, хорошо? Ничего ей не ответив, он двинулся дальше, с хрустом давя валявшиеся на земле ветки. Труп Уолтера Кендрика, совершенно голый, был привязан за руки к громадной секвойе и стоял на коленях в позе покорности. Его руки и ноги местами обгрызли дикие звери, на животе и бедрах виднелись множественные следы от ударов ножом, в открытых ранах по всему телу копошились насекомые. Преодолевая отвращение, Скотт заставил себя взглянуть на то, что осталось от его свесившегося на грудь лица: рот приоткрыт, из-под объеденных губ торчат перебитые зубы, щеки искромсаны резаком, а на месте стального цвета глаз зияют глазницы, кишащие всякой мелкой живностью. У Скотта над головой захлопали крылья. Он вскинул голову и увидел, как на ветку села ворона. А потом заметил, что их кругом целое скопище и все таращатся на него, посверкивая на солнце перьями, отливавшими черным глянцем, и ждут не дождутся, когда он наконец уберется прочь, чтобы вернуться к своему привычному занятию. От Алисы Скотт узнал, что это владение принадлежало Джоан Фуллер, матери Николы Фуллер, пятнадцатилетней девчонки, сбежавшей из родительского дома в начале года и оказавшейся в числе трех узниц дома на Хейс-стрит. Никола, несмотря на старания врачей, не пережила истязаний – ее похоронили на Национальном кладбище Сан-Франциско. Джоан, получив все интересовавшие ее сведения в ПУСФ