— Мы с Матвеем ее часто вспоминаем, ее вся деревня помнит и ценит, — подтвердила слова мужа Валентина.
— Ничего, тетя Валя и дед Матвей, все хорошо будет. Скоро стемнеет — пора мне, света нет в доме. Завтра слажу на столб, подключу электричество, тогда можно и подольше посидеть, поговорить.
Михайлов встал, поблагодарил хозяев за хлеб, соль, за рассказ о доме.
— Борис, как же ты ночевать будешь в пустом доме, там же ни кровати, ни скамейки нет, — обеспокоилась тетя Валя, — оставайся у нас, кровать есть — дочка на ней спит, когда приезжает погостить, редко, правда, но приезжает. Оставайся.
— Спасибо, тетя Валя, добрый вы человек. У меня надувной матрац есть — устроюсь. Позже мебель куплю, что-то и сам сделаю. Если две табуретки дадите на время — будет совсем отлично. На одной сидеть, другая вместо стола будет.
— Конечно, Борис, бери без вопросов. Обживешься немного — вернешь.
Он взял два табурета, попрощался и вышел. Из багажника машины достал надувной матрац, подушку, одеяло, занес в дом. Еще раз поздоровался:
— Здравствуй домик родной, здравствуй. Я и не знал, что ты ждал меня, спасибо, домик.
Михайлов надул матрац, постелил постель, сел на табуретку в кухне и закурил. Слышал он о домах с приведениями, но о таком не слышал никогда. Не мог не поверить он соседям, ни к чему им рассказывать сказки, и снова мысленно благодарил родной домик за преданность. Докурив сигарету, он затушил ее в жестяной банке и решил пораньше лечь спать. Устал за день, а утро вечера мудренее.
Зинка самогонщица, увидев, что приезжий от деда Матвея вернулся в дом учительницы, выждала еще несколько минут и полетела к Наумовым.
— Здравствуй, Матвей, привет Валентина, — поздоровалась она, хотя и видела обоих днем.
— Здоровались уже, — ответила хмуро Валентина, — чего приперлась.
Бабы в деревне недолюбливали ее, считали, что спаивает Зинка мужиков, относились к ней соответственно. Иногда вместо здравствуй — плюнут на землю и пройдут мимо. А мужики лебезили, понимали, что могут получить от ворот поворот при случае.
— Так узнать — не надо ли че? Видела, что гость у вас был, в дом колдуньи ушел.
— Сама ты колдунья, ведьма проклятая, не смей порочить учителку, ни чета она тебе, ведьме, — Валентина обозлилась и схватилась за скалку.
— Чур, меня, чур, — запричитала, крестясь, Зинка, — дом-то заколдованный. Все знают.
Она носом учуяла, что в доме пахнет спиртным, поняла, что приезжий с собой привез. В деревне кроме нее самогон никто не гнал. Решила смягчить разговор.
— Страшно одному в пустом доме…
— Тебе, Зинка, пятьдесят годков скоро будет, — вмешался в разговор дед Матвей, — учителка и тебя в школе учила, неужели добро не помнишь? Твои родители, царство им небесное, тоже самогон гнали, а учителка не одобряла, вот вы и ненавидели ее всем семейством. Это ты, Зинка, напоила чуваша до беспамятства, что он молотком в гвоздь попасть не смог. И не от ворот он в туалете по полдня сидел — от самогонки твоей. Это ты, словно сорока, по деревне слух распустила, что дом заколдованный, чтобы свой некачественный самогон обелить. До меня только сейчас дошло, что слухи о доме — твои проделки. Ведьма ты, Зинка, опиум для народа, — завершил свою речь Матвей.