Посмотрела недоверчиво, словно увидела их впервые. Потом глаза ее снова устремились в безоблачное небо почти одного с ними цвета, будто там она что-то хотела разглядеть.
«Это все… ненастоящее», — можно было прочесть по губам.
Говорят, человек чувствует направленный на него взгляд. Но кто может уловить взгляд, обращенный на него за тысячи километров? Даже если в нем так мало человеческого?
Тот, кто мгновение назад смотрел глазами сидящего за столом голема, стоял один посреди пустоты. На миллион парсеков в любую сторону трехмерного пространства — не было больше никого и ничего. Да и одиннадцатимерное неевклидовое было пустым.
Не только тех, кто мыслит — не было никаких материальных структур. Сюда даже астероиды не залетали. Только вакуум и редко распыленные в пространстве атомы водорода. Да реликтовые частицы, продолжающие свой полет, начавшийся в момент Большого взрыва.
Никого и ничего, кроме созданного им.
Страннику здесь нравилось. Никто его здесь не беспокоил.
Доисторическая концепция частной собственности в мире, где все можно создать из ничего, давно превратилась в аналог древнего понятия «privacy»: «Это мой астероид и я не хочу, чтоб меня тут тревожили».
Когда-то ему трудно было привыкнуть к космосу. Труднее, чем привыкнуть к другим своим возможностям. Инстинкты говорили: под тобой бездна, разобьешься вдребезги. Память говорила: задохнешься, мгновенно замерзнешь, кровь в легких закипит. Опыт говорил: потеряешься и никогда не найдешь дороги обратно. Тогда ему впервые пришлось подформатировать свою психику, удаляя оттуда алгоритмы целыми блоками. До этого Странник обходился обычной, человеческой.
Но в таком месте, как это, он бы мгновенно сошел с ума, вернись его психосфера к своему «младенческому» состоянию. Это тебе не по-домашнему родная орбита давно ставшей музеем Земли, где он впервые прочувствовал, что такое свободный полет в пространстве без всякой искусственной оболочки. В корабле он никогда не летал (да в них никто и не летает, кроме маньяков-реконструкторов).
Это даже не Солнечная система. И даже не галактика, названная в честь известного шоколадного батончика.
Это войд. Пустота между сверхскоплениями галактик. Ближайшее из них так далеко, что свет оттуда доходит за несколько миллионов лет. Если бы он был человеком, то не разглядел бы даже светящейся точки.
Сейчас, когда его спонтанному зрению позавидовал бы иной радиотелескоп, он видел яркую пылинку. А если начать приглядываться, она дробилась, пока не превращалась в рой огоньков. Каждый из них был даже не галактикой, а скоплением галактик. Чтобы проникнуть еще глубже, чтобы отличить свой прежний дом от Туманности Андромеды или галактики Треугольника, ему уже надо было потратить несколько секунд на выращивание дополнительных сенсоров.