— Я держу их в ванне из смеси теплого воска и ланолина дважды в неделю, — ответил он. Он произнес это голосом, похожим на скрип двери старого амбара.
— Да? Нужно попробовать.
— Здорово помогает.
— А это мой любимый сорт, — сказала Мэгги, отступая, чтобы полюбоваться на поздний белый тюльпан с красными прожилками, — «юнион джек»!
— Хм. Миссис Дарлинг.
— Да, господин Фойерветер?
— Этот сорт называется «кроваво-красный граф блоудитч».
— Мне следовало, бы знать свои собственные тюльпаны.
— Конечно, и мне не хочется выглядеть спорщиком.
Она взглянула на цветок, а потом посмотрела на Фойерветера, загораживавшего довольно яркое весеннее солнце.
— Хорошо. А почему вы так уверены?
— У «кроваво-красного графа» желтые тычинки, а у «джека» они — красные.
— Откуда вы все это знаете?
— Я подумал, что вы ищете знающего садовника.
— Да.
— В этом и есть знание.
Мэгги на миг остановилась. Фойерветер выглядел немного взволнованным. Они пошли дальше.
— Все ужасно запущено, — сказала Мэгги, когда они проходили мимо кустов редких роз. — Вы только взгляните на эти поломанные стебли.
— У нас была суровая зима.
— Умеете ли вы ухаживать за овощами? — тихо спросила Мэгги.
— Вполне.
— А за травами?
— Аналогично.
— У меня растет двадцать три разновидности одного только базилика.
— Эта нагрузка мне по плечу, — сказал он, а она подумала, нет ли снисходительности в его словах.
— Кажется, вы очень уверены в себе.
— Я понимаю в садах, миссис Дарлинг.
— Хм-ммм.
Они пошли дальше мимо еще большей частью спящих грядок с многолетними растениями.
— Вы знаете, мой предыдущий садовник был убит на шоссе.
— Да, я слышал. Трагедия. Ужас. Я бы по этой дороге больше не поехал.
— Я не знаю, к чему я это сказала. Это был такой удар.
— Такое бессмысленное насилие может кого угодно разозлить, — сказал Фойерветер. — Особенно если коснется непосредственно.
— Вы рассуждаете как психолог, господин Фойерветер.
— На самом деле я занимаюсь историей искусства.
— То есть как любитель?
— Нет. Я преподавал в Йеле.
Застигнутая врасплох таким ответом, Мэгги на миг задумалась. В нем все же с самого начала чувствовалось что-то необычное.
— Так-так, — сказала она. — Как я понимаю, вы… там больше не работаете.
— Почти пять лет назад я вынужден был заняться поисками другой работы.
— А можно спросить, что случилось?
— В тысяча девятьсот восемьдесят пятом году я уволился из колледжа в Иллинойсе, где у меня была постоянная работа, чтобы перейти в Йельский университет. Это был перевод по службе, и работа мне была гарантирована. Но тут, как назло, стали ратовать за политкорректность. На свое несчастье, я был белым мужчиной средних лет, оказавшимся абсолютно не в том месте в абсолютно не то время, — сказал он, чуть подхихикнув.