— Такого Рождества не было никогда! — громко произнес Кеннет Дарлинг, по крайней мере в третий раз после того, как его жена Мэгги богиней домашнего очага спустилась с верхнего этажа, начищенная, надушенная и одетая в платье из тисненого красного бархата от Марка Фатули. Платье было скроено так, чтобы подчеркнуть бюст, такой же пышный и розовый, как пара румяных марципановых груш. Кеннету казалось, что груди Мэгги выступали впереди нее как таинственные посланники из далекого королевства, где царит полное благополучие. Сам он пролетел по комнате на волне желания и тревожного ожидания большого праздника и приземлился рядом с женой, с которой уже двадцать пятый раз вместе встречал Рождество.
Их отражение в овальном зеркале, висевшем над буфетом красного дерева с мозаикой в федералистском стиле и передней панелью, украшенной серпентином, представляло собой неплохой портрет.
Пока Мэгги зажигала тонкие свечи на паре любимых стеклянных подсвечников, похожих на скрученные в петельку лепестки ярко-зеленого елочного цвета, укрепленных среди позолоченных шишек, веток падуба, серебряных колокольчиков и других атрибутов наступающих праздников, ухоженная рука Кеннета потянулась за вырез ее платья. Уткнув нос в сладко пахнущие пряди серебряно-русых волос у нее за ухом, он прошептал:
— Здесь никогда не было такого Рождества.
— Ты пьян? — спросила Мэгги.
— Пропустил рюмочку.
— И только?
— Может, еще чуть курнул, — шепнул Кеннет.
— Мы опять курим траву?
— Это монаршее или редакторское «мы»?