Кайит Бей вскрикнул и отшатнулся, но тут же взял себя в руки и поднял с земли страшный дар, держа его высоко, чтобы видели все.
— Смотрите! — проревел он. — Вот что они сделали! Смотрите и помните! Помните!
Мамлюки начали выкрикивать: «Mun shan ауооп Aisheh». Женщины, как одна, пронзительно запричитали; мужчины вопили, раздирали на себе одежды, словно увидели изувеченными и выставленными напоказ собственных сестёр, жён, дочерей. Войско грозило вот-вот превратиться в неуправляемую толпу — что происходит так же быстро, как срывается гром с неба, ещё мгновенье назад ясного и чистого. Леонардо ощущал наплыв их истерической энергии; он стоял возле Хилала и Сандро и впитывал в себя всё, что происходило вокруг.
Он был спокоен, мертвенно-холоден; мысли его были ясными, но чужими, как будто принадлежали кому-то другому, кому-то, кто был свидетелем или писцом, чьё дело только записать, запечатлеть происходящее; не осознавая этого, Леонардо огляделся, увидел потрясение на лице Сандро — губы крепко сжаты, брови выгнулись дугами; увидел Гутне, смотревшую спокойно — она тоже была лишь наблюдателем; запечатлел лица тех, кто окружал его, словно они навсегда оставались в этом уловленном мгновении, в картине, созданной без кистей и красок. Леонардо услышал собственный стон, услышал его вначале тихим отзвуком в ушах, затем неслышным раскатом грома; и он вспомнил Айше, вспомнил её во всех подробностях, вспомнил земные часы, проведённые с нею, её прикосновение, вспомнил ненависть в её глазах, когда она уводила с собой Никколо.
Палящие слёзы обжигали его лицо.
Но лицо оставалось сухим.
Теперь он никогда не узнает... никогда не узнает, любил ли он её, ибо сам он обратился в камень — как было, когда он нашёл Джиневру.
Но он не знал, не постиг Айше.
Она любила его и обратила его в камень.
Леонардо повторял в мыслях её имя, или же оно само повторялось, билось в его мозгу, и он видел Джиневру, Джиневру... нет, то была Гутне — изувеченная, окровавленная, мертвенно-белая, лежала она в своей спальне, а он, Леонардо, резал, потрошил, давил. Никого не осталось. Все мертвы. Все, кроме Никколо. Леонардо задохнулся при мысли о Никколо.
Что с ним? Постигла ли его та же участь, что и Айше?
И тогда всё отступило, дав путь одной-единственной мысли. Он должен узнать, жив ли Никколо. Должен. Сейчас он знал лишь одно — что любит этого мальчика.
Мамлюки калифа придвинулись ближе, и Кайит Бей жестом велел им остановиться. Они повиновались, и он прошёлся туда и назад перед скорчившимися пейками, высоко держа сосуд с головой Айше; слёзы текли по его щекам, смешиваясь с каплями дождя, отчего лицо его лоснилось, как от жира.