Это мог быть Сандро, Америго или Миткаль.
Укрывшись в безопасности за перевёрнутой телегой, Леонардо перевёл дыхание и крепко стиснул руку Миткаля, словно это была рука Никколо.
У лейтенантов Хилала хватило присутствия духа отвести пушки назад, а потом обогнуть мамлюкскую и персидскую конницу и фаланги пеших и выйти им во фланг, так что они могли стрелять по массе турок, бить по самым лаагерам. Эта тактика принесла успех лишь частично, потому что турки рассыпали орудия по рядам солдат и убивали персов и арабов; но их артиллерия не могла сравниться с пушками и многострельными орудиями Леонардо, которые уничтожали турок в огромном количестве, покуда вся равнина не была залита кровью и покрыта мёртвыми и разорванными в куски телами. Гигантский гобелен, вытканный без рисунка и рамы. Турки пытались захватить пушки ударом конницы, но всадники Кайит Бея перехватили атакующих и разгромили начисто. Леонардо был с Хилалом, командуя стрельбой своих же пушек и орудий; и, видя, как в полушаге от него сшибаются в яростном натиске солдаты, ломая мечи и пики о металл доспехов, как летят повсюду куски металла, дерева и плоти, он не мог даже погрузиться в сладостное, возбуждающее, эйфорическое онемение рукопашной. Он был один, совершенно один и абсолютно, почти сверхъестественно осознавал каждую деталь творящейся вокруг резни; и с каждой смертью, с каждым взрывом плоти и преобразования её в душу он ощущал всё большую тяжесть, словно каждая гибель была его чудовищной добычей, и в конце концов он сам едва не падал под этой незримой тяжестью. Однако глаз вины оставался открытым; и Леонардо — зачарованный и ужаснувшийся — смотрел как бы со стороны на себя самого: вот он мечется от одной пушки к другой, помогает, раздаёт приказы, направляет огонь и смерть, как если он стал Красным Джинном, массивным и бесполым, как Хилал, неумолимым, как каменные идолы предков Кайит Бея. Однако эта битва не могла быть выиграна одними пушками или многоствольными орудиями, ибо персы и арабы сходились с турками меч к мечу, пика к пике, сплетаясь тесно, подобно страстным любовникам. Стрелять по туркам означало убить и покалечить примерно столько же арабов и персов; а потому, когда был сделан последний выстрел по арьергарду турок, Хилал приказал своим мамлюкам-евнухам вместе с орудиями отступить в безопасное место. Вокруг орудий и Леонардо топотали, взметая пыль, копыта кавалерийских кобыл, и конница летела стеной потной лошадиной плоти.
Впереди и позади них, точно гребни высоких волн, сталкивались с криками и лязгом две конницы; и все звуки превратились в один неразличимый рёв гигантского водопада. Войска Кайит Бея отступали к боевым порядкам арабов — как ни храбро дрались и египтяне и персы, турки всё же оттесняли их. Армии покрывали равнину одной исполинской фалангой, гигантским зверем, чей хребет был ощетинен остриями пик. На бегу, перекрывая шум, Леонардо прокричал Хилалу: