Астерина тряхнула волосами, убирая их со лба.
– Манона, я тебя умоляю, заклинаю… считай, как хочешь. Не позволяй своей бабушке и этим смертным мерзавцам делать из наших ведьм сосуды для порождения чудовищ. Это не должно продолжаться. Нужно каким-то образом исправить то, что они уже успели сотворить… Пожалуйста, помоги мне разрушить их замыслы.
Манона пыталась сглотнуть, но пересохшее горло стиснула судорога.
– Мы не настолько сильны, чтобы открыто сопротивляться герцогу и его прихвостням. Если мы выступим против них, они нас убьют.
– Знаю. Мы все знаем. Это мы тогда и хотели тебе сказать.
Манона смотрела на доспехи Астерины. Она и сейчас видела отвратительное клеймо на животе двоюродной сестры.
– Так вот почему ты себя так вела.
– Я себя не оправдываю. Не буду отрицать: ведьмино потомство – моя слабость.
Только сейчас до Маноны дошло, почему бабушка десятки лет требовала, чтобы она отдалила от себя Астерину.
– Я не считаю это слабостью, – возразила Манона.
Она оглянулась через плечо. Аброхас нюхал цветы и блаженно урчал.
– Ты восстановлена в прежней должности.
– Манона, прости меня, – склонив голову, прошептала Астерина.
– Тебе не за что просить прощения… Скажи, а есть еще ведьмы, с кем бабушка обошлась схожим образом?
– В нашем отряде нет. Но в других шабашах есть. Почти все они выбирали смерть, когда твоя бабушка изгоняла их из клана.
И это скрывалось от Маноны. Ведьмы боялись ей сказать. А бабушка врала.
Манона повернула голову к западу, опять вспомнив слова Элиды о надежде. Надежде на лучшее будущее. На возвращение родины.
Не послушание, жестокость, дисциплина, а надежда.
– Мы должны действовать очень осторожно, – сказала Манона.
Золотые крапинки в глазах Астерины вспыхнули.
– Что ты задумала?
– Отъявленную глупость.
Рован почти не запомнил мучительного возвращения в Рафтхол. Когда они достигли города и, выбирая тихие обходные улочки, двинулись к жилищу Аэлины, раненый фэйский воин уже наполовину пришел в себя. Кровать представлялась ему самым желанным местом, добравшись до которого он куда-то провалился.
Очнулся он поздно вечером. Этого дня или следующего – Рован не знал. По обе стороны от него сидели Аэлина и Эдион.
– До солнцестояния осталось всего шесть дней, – говорила она брату. – К тому времени у нас все должно быть готово.
– Ты хочешь, чтобы Ресс и Брулло оставили для тебя открытой какую-нибудь незаметную боковую дверцу?
– Эдион, не прикидывайся глупцом. Я появлюсь через парадный вход.
Иного Рован от нее и не ждал. Он даже застонал, ощущая непривычную сухость во рту и тяжесть языка.