Я опустил голову. Она подпрыгивала так резко и так неожиданно, что мне казалось, будто она вот-вот слетит с плеч и упадёт на колени старой склочной калоше, сидевшей передо мной. Я крепко сжал её обеими руками, уперевшись локтями в колени. Чуть было не пропустил свою остановку. Новый прилив энергии, и я слезаю на Пенниуэлл-роуд, напротив торгового центра. Пересекаю двустороннюю проезжую часть и иду через центр. Прохожу мимо закрытых стальными ставнями секций, которые никогда не сдавались в аренду, и пересекаю автомобильную стоянку, где никогда не парковались машины. Ни разу с тех пор, как она была построена. Больше двадцати лет назад.
Форрестер живёт в самом высоком квартале Мурхауса. Там большая часть домов в два этажа, а у него — пятиэтажный и поэтому с лифтом, который, правда, не работает. Поднимаясь по лестнице, я опираюсь о стену, чтобы сберечь силы.
В придачу к судорогам, болям, испарине и почти полному разладу центральной нервной системы, зашевелились мои кишки. Я почувствовал тошнотворные перемещения — зловещее расслабление после длительного периода запоров. Перед дверью Форрестера я пытаюсь внутренне собраться. Но он, конечно, увидит, что я на кумарах. Бывший торговец наркотой всегда видит, если ты болен. Но я не хочу, чтобы этот ублюдок понял, в каком я жутком состоянии. Хоть я и готов стерпеть любые наезды и любые оскорбления со стороны Форрестера, только бы получить то, что мне нужно, но я не вижу никакого смысла в том, чтобы выставлять на показ то, что я ещё могу скрыть.
Наверно, Форрестер увидел отражение моих огненно-рыжих волос сквозь скреплённую проволокой, волнистую стеклянную дверь. Он не отвечал целую вечность. Этот мудак начал меня заёбывать ещё до того, как я переступил порог его дома. В его голосе не осталось ни капельки тепла.
— Как дела, Рентс? — спросил он.
— Нормально, Майк. — Он назвал меня «Рентс» вместо «Марк», а я его «Майк» вместо «Форри». Под «делами» он подразумевал ширялово. Может, попробовать подмазаться к этому гаду? Вероятно, это самая разумная тактика на настоящий момент.
— Ну, заходи, — он слабо пожал плечами, и я покорно последовал за ним.
Я сел на кушетку в сторонке от толстой стервы с переломанной ногой. Её гипсовая конечность упиралась в кофейный столик, а между грязным гипсом и персиковыми шортами выступала омерзительная белая опухоль. Её дойки лежали на кружке «гиннесс» гигантских размеров, а важная коричневая голова пыталась обуздать белую обвисшую кожу. Её жирные, высветленные перекисью локоны у самых корней имели блёклый серо-коричневый оттенок. Она старалась не замечать моего присутствия, но зашлась жутчайшим, высаживающим ослиным хохотом в ответ на какую-то дурацкую фразу Форрестера, которой я не просёк, наверно, по поводу моего прикида. Форрестер сел напротив меня в вытертое кресло: мясистое лицо, но тощее тело, почти лысый в свои двадцать пять. Он облысел буквально за два последних года, и я подозреваю, что у него вирус. Хотя вряд ли. Молодыми умирают только хорошие люди. Если бы всё было нормально, я бы отвесил какую-нибудь злую шутку, но в данный момент я с большим удовольствием стал бы расспрашивать свою бабулю про её искусственную сраку. В конце концов, Майки — свой чувак.