Madame. История одинокой мадам (Богатырева) - страница 4

До сих пор, знаете ли, попадаются типчики, изначально считающие себя, э-э-э, как бы это помягче сказать? Разумнее, что ли. Они уже стоят на ступень выше и разговаривают со слабой (как им кажется) половиной человечества немного свысока. Женщины для них — что дети: непременно следует воспитывать и обуздывать. Непревзойденные тупицы: их удел — грандиозно-ветвистые рога, тяжести которых они даже не почувствуют.

— Разве тебе не доставит удовольствия навестить лучшую подругу? — примирительно спрашивает Женя, с облегчением вздыхая, отметив, что Мадам поставила пустой стаканчик на стол.

— Конечно, — говорю я ему почти радостно.

Милый, милый муж. Он только и делает, что думает о том, как бы доставить своей жене удовольствие. Ну нет у него в жизни другого занятия…

Мы трясемся по ухабам Кондратьевского проспекта. Кларисса живет у птичьего рынка в малюсенькой двухкомнатной квартирке, которую делит с умопомрачительной старушенцией. Добрую часть ее жизни занимают распри с соседкой по поводу совместного ведения коммунального хозяйства. Я знаю, первые слова Клариссы и на этот раз будут непременно о ней. Бабулька же, надо сказать, потрясающая стерва. И как только она умудрилась дожить до семидесяти лет с таким характером, когда каждое произнесенное ею слово вызывает у всех желание стукнуть ее как следует по голове. У всех, только не у Мадам. Ее старушенция обожает как родную дочь и часто, когда Клариссы не оказывается дома (а так случается почти всегда, если она зовет кого-нибудь в гости), бабулька зазывает Мадам к себе и, словно фильм ужасов, пересказывает интимные подробности бытовой жизни Клариссы. Мадам больше любит слушать старуху. Потому что бабулька вещает весело, совсем как радио, тогда как Кларисса начисто лишена чувства юмора.

Я посылаю мужу воздушный поцелуй, а он все не уезжает, надеясь убедиться, что я действительно войду в зловонный подъезд Клариссы, а не сверну в проходной дворик под арку и не удеру к другим своим лучшим подружкам поднимать настроение, которое он мне так беспощадно испортил. В подъезде, зажимая нос итальянским батистовым платочком, чтобы не задохнуться от зловония, я вынимаю из сумочки телефон и, косясь в окошко на лестничной клетке (ведь стоит до сих пор, пялится из машины!), набираю номер Алки и задушенно шепчу:

— Забери меня.

— Откуда?

Алка как всегда лаконична и понимает с полуслова. Говорит тоже задушенно, значит, недавно проснулась: работа у нее нервная и по большей части — ночная.

— От Клариссы.

— Через пару минут, держись, — обещает Алка, и я уже слышу шелест шелкового халата и чавканье меховых тапочек.