Огромные, украшенные дорогущим хрусталем, люстры, спускались с высоких потолков, давая слишком много света. Особенно, если учесть, что лампочки на этих люстрах были стилизованы под свечи, которые ни при каких раскладах не могли бы светить столь ярко.
Когда я вошел, в зале уже находилось не меньше трех десятков человек. Почему-то на подобных вечерах подсознательно ожидаешь, что посреди зала установят столы с яствами. Столов с яствами посреди зала не было. Поэтому гостям приходилось курсировать туда-сюда, от одной стены к другой, на каждую из которых была нанесена эмблема ОзКорп. Вот как раз вдоль стен и стояли ряды длинных столов. На них теснились замысловатые блюда среди замысловатых цветных композиций из фигурно вырезанной еды. Фигуры, конечно, тоже были замысловаты. Причем замысловаты настолько, что мне становилось страшно за фантазию повара.
Я сглотнул. Ни позавтракать ни пообедать мне так и не удалось, так что вид замысловатой еды… удручал. Я бы с куда большим удовольствием предпочел обычный гамбургер, чем замысловатых креветок, в каком-то замысловатом соусе.
Отец подхватил меня, как только увидел. Ни слова не говоря, вцепился в локоть мертвой хваткой, и потащил куда-то в центр. Представил какому-то тучному чернокожему господину, имя которого было невозможно запомнить в виду его сложности.
Потом меня представили еще кому-то. Потом еще. Я чувствовал, как внутри поднимается очередная волна раздражения, а от голода начинает сводить живот. Вид еды будоражил, заставляя желудок предательски урчать.
Когда отец, наконец, отпустил меня, я вздохнул с облегчением. Направляться прямиком к столам с едой, было бы слишком неприлично, поэтому ничего не оставалось, кроме как курсировать по залу, потихоньку подходя к ближайшему столу. Мне постоянно приходилось напоминать себе, что эта чертова вечеринка очень важна для меня и для отца, так что надо держать себя в рамках приличий. Ввиду чего, набрасываться на еду было бы излишне бестактно.
И все бы хорошо, если бы каждая остановка у стола с замысловатыми яствами не влекла за собой исполнение неких общественных обязанностей. Все, почему-то, считали своим долгом заметить меня, проявить сдержанную, но обязательную, радость по сему случаю, подойти и поприветствовать мою скромную персону столь же многословно, сколь и фальшиво. А после неискреннего восхищения и еще менее искренних улыбок, мне навязывали краткую, но от того не менее тоскливую беседу ни о чем.
Самое забавное, что большинство из этих людей, я не знал. Вообще. Но они меня — да. Поэтому моей тушке ничего не оставалось, кроме как со стоическим спокойствием сносить полные нездорового любопытства взгляды гостей женского пола, и чуть снисходительные ухмылки гостей мужского.