Молодой человек согнулся, задрожал, выронил Киркелин… затем упал на грудь, едва успев упереться ладонями. И тут же отдёрнул правую. Рука попала в лужу, собравшуюся между камней, и Платону показалось, что он макнул пальцы в кровь. Лишь через некоторое время он начал приходить в себя.
Я убийца, с ужасом осознал он. А с другой стороны, это же была самозащита. Голова наконец-то заработала. Надо отсюда уходить. Если кто-то обнаружит его с мечом в руке возле трёх трупов, сомнениям не будет места. А куда идти? Здесь бывают люди, поэтому должны быть какие-то дороги в населённые пункты. А там можно скрыться. Меч в тряпку замотать. А почему не оставить здесь? Но эта мысль показалась настолько дикой, что Платон её сразу же выгнал из головы чуть не пинками. Оставлять Киркелин нельзя. Не зря же достался.
– Оденься, воин!
Смирнов огляделся. Пока он размышлял, Подана уже сняла с бородача блестящий нагрудник, вытряхнула мёртвую голову из шлема, и теперь торопливо развязывала верёвочку, держащую штаны. Платон оторопело посмотрел на спутницу.
– Что дивишься? В трусах пойдёшь?
– Но… – только и смог выдавить в ответ молодой человек.
– Что с воя взято, то свято. Похоже, тебя и правда Мара выбрала. Помогай, пока не заявился никто.
Больше всего времени ушло на то, чтобы перебороть в себе отвращение к раздеванию трупов. К счастью, половина одежды оказалась не испачкана кровью. Остальное по совету Поданы отнесли за скалу. Трупы оттащили в небольшое ущелье между двумя склонами, то самое, где последний убитый бандит обещал схрон. Конечно, там не оказалось даже пещеры.
Через час о случившемся напоминала только разбитая на куски скала, в которой раньше торчал Киркелин. Сами путники наконец-то оделись. Платону пришлось сильно утягивать на себе чужие штаны, потому что те были настолько велики, что могли запросто вместить ещё и его спутницу. Подана надела мужскую рубаху, сверху, обрезав ножом лишнюю длину рукавов, куртку одного из налётчиков. От брюк она категорически отказалась.
– Что же я, потаскуха, в мужское рядиться? И так рубаха не женская.
– Да ладно, – пытался уговорить её Платон. – У нас половина женщин в брюках ходят, и ничего.
– Неужто блуда нет? – не поверила женщина.
– Не… ну есть, конечно. Но разве это из-за этого?
– Так всё с того и зачинается, что сначала одежду мешают, потом поведение, а в конце и сами не знают, мужики они, али бабы. Вот, у франков-то насмотрелась, чай.
Платон задумался над такой трактовкой причин и следствий и как-то упустил из вида более насущные вопросы.
– Коней надо бы поискать. Не пеши же они заявились, – рассудительно заметила Подана.