Ком в горле, бунтарское смятение, горечь досады на виновника, как водится, всех людских злоключений… Вряд ли я испытывал что-то душераздирающее. Всё по-настоящему неожиданное редко вызывает бурные эмоции. Чаще ступор, чувство нереальности происходящего. И тем не менее вопрошание, рвущееся наружу со дна сознания, было, пожалуй, несоизмеримым, оно не умещалось у меня в мозгах: Джона больше не было на свете? Но что тогда означает слово «быть»?
«Одна из наиболее харизматичных фигур американской контр-культуры, сейсмические волны которой сотрясают глобализованное культурное пространство всего постиндустриального мира, приверженец чистого искусства как в литературе, так и в жизни, Джон Хэддл стал не просто кумиром широкого слоя мыслящих американцев, а настоящим присяжным поверенным самого разобщенного людского меньшинства ― интеллектуальной элиты. Интересы меньшинства он и отстаивал всю свою жизнь, не взирая на трудности, нападки и обвинения. В американскую литературу конца этого века Д. Хэддл внес неизмеримый вклад, по-настоящему еще не оцененный…»
Было 29 сентября. Под вечер ― высчитав разницу во времени, но, помнится, что-то всё же напутав, ― я позвонил в Нью-Хэмпшир и попал на незнакомый женский голос… Это была Анна. Я не узнал ее.
Приняв меня до странности сухо, Анна подтвердила известие таким тоном, будто я в чем-то еще сомневался, а затем скороговоркой поинтересовавшись, где я и откуда звоню, всё же удосужилась в двух словах объяснить, как всё произошло. Джон «растаял, как лед в стакане», на второй день после очередной пневмотомии, удаления метастазов из того, что осталось от легкого после неоднократных рецидивов. Началось же всё с так и нелокализованной первичной аденомы, то есть болезнь обнаружили слишком поздно. С самого начала, еще за год, Хэддлы были в курсе того, что надежд на выздоровление очень мало.
Вскользь оговорившись об «ажиотаже», который, как она ни силилась его предотвратить, разразился в некоторых масс-медиях, Анна стала объяснять, но рассеянным, бессвязным тоном, что через пару месяцев собирается поехать во Францию, и поинтересовалась, застанет ли меня в Париже. С ходу ответить что-либо вразумительное я был не в состоянии. Я пообещал перезвонить ей. На этом она прервала разговор ― кто-то посторонний сидел и у нее в гостиной…
Подробности о последних днях и часах Джона, вплоть до самых сокровенных, припрятанных от глаз посторонних людей, сегодня известны благодаря самому Джону Хэддлу. Финальный период своей жизни Хэддл потрудился запечатлеть в своем последней романе «