Хэддлы стоически переносили невзгоды в одиночку, не распространялись о них, но, скорее всего, берегли силы на главное. Я же не мог не терзать себя угрызениями по поводу наших раздоров в Пирьяке и, в сущности, не понимал сегодня, что там с нами произошло. Оба мы слишком изменились? Оттого что жили в разных мирах? Или нас просто бес попутал? Наверное всё же последнее. Другого объяснения у меня не было. Настроения Джона и, в конце концов, страхи, преследовавшие его на каждом шагу ― я вдруг вспоминал месье Чу, катер, пережитую нами встряску на волнах разгулявшегося океана, и мне становилось не по себе… ― страх Джона обусловливался, возможно, предчувствием или даже пониманием своего положения, уж слишком он был интуитивным человеком. Если так, то я оказался не на высоте. На сердце у меня был камень.
От Пенни и постепенно от Анны я уже знал, что жизнь Хэддлов и помимо болезни превратилась в одно сплошное мытарство. Удары обрушивались один за другим. Тут была и перипетия с дочерью Анны Катей, которая на почве юношеской влюбленности угодила в больницу, да еще и с редчайшим нервным заболеванием (избранник девочки оказался женатым ловеласом). Поджимали долги, в которые Джон умудрился влезть, как самый заурядный средний американец, да еще и спасая от банкротства фирму брата, который опростоволосился на выпуске запчастей для велосипедов. Финансовое положение Хэддлов настолько якобы пошатнулось, что Джон спускал свои авторские права за бесценок, благо на них имелся хоть какой-то спрос, и даже всерьез раздумывал ― в этом уверяла меня всё та же Пенни ― над предложением родного университета пригреть его у себя на должности «писателя-резидента», если достанет, конечно, сил, уже позднее.
Очередная операция, в результате чего он потерял большую часть легких, опять поездки в Мексику, вновь нависшая угроза потерять нью-хэмпширский дом, с которым у Джона с некоторых пор было связано всё ровным счетом ― на дом пришлось оформить ипотеку, которая давала возможность сделать заем в наличных средствах, но и это спасало лишь на короткое время, ― так и протекала жизнь Хэддлов все последние месяцы…
В начале осени, когда я находился в Москве, один мой знакомый, бывший англовед, странновато пыжась, подсунул мне газету, мною же подобранную в холле одной из московских кафе ― свежий номер «Герольд Трибьюн». В газете я и прочитал следующие строки, хотя в первый миг мне показалось, что я ошибся именем:
«Вчера в Конкорде, штат Нью-Хэмпшир, на пятидесятом году жизни скончался John Haddle, известный американский писатель…»