Да и в самом деле, кто мог гарантировать, что при своей непомерной фантазии Хэддл не замыслил чего-нибудь в этом духе? Если уж он решил увековечить свою память столь радикальным образом ― оставив частицу себя повсюду, ― он вполне мог позаботиться и о том, чтобы друзья носили его в себе в буквальном смысле слова.
К концу недели Анна попросила меня проводить ее в Довиль. Этот приморский курортный город в двухстах километрах от Парижа был последним этапом ее паломничества во Францию. Там ей предстояло высыпать пепел на пляже, в довильском отеле Норманди, четыре звезды, где они однажды переночевали, уже в период известности Хэддла. Помимо этого ритуал надлежало совершить в рыбном ресторане, находившемся в порту прилегающего к Довилю городка, а также в захудалой гостинице Виллервиля ― так называется населенный пункт выше по побережью, на пути в Онфлёр, ― где им довелось побывать в их первый совместный приезд в эти места.
Наш разговор состоялся в пятницу. Я предложил отправиться в Довиль на следующий день, воспользовавшись выходными, причем не поездом, что не транжирить на месте деньги на такси, а на машине. Я мог одолжить ее у друзей.
Анну всё устраивало. Но она настаивала на том, чтобы поездка состоялась обязательно в понедельник. Дата тоже имела какое-то значение. В нюансы я уже не вдавался, смирившись с необходимостью выполнять все ее требования безоговорочно, спорить всё равно было бесполезно…
Сизовато-бледная дымка, нагнетавшая некоторую скованность из-за неодолимого чувства, что в спину тебя кто-то провожает взглядом, затягивала ландшафт даже в полдень. Несмотря на март, поля вдоль скоростной автотрассы тянулись сплошь зеленые, как летом. Размытые пейзажи по сторонам с контурами далеких лесных массивов и среди них островки безжизненных селений то и дело приковывали к себе взгляд. Дорожный сплин повергал в состояние какого-то безвременья, когда вдруг перестаешь понимать, куда направляешься и зачем. По мере приближения к океану особый резко-белый солнечный свет становился всё более прозрачным, немного стеклянным. И уже вскоре покатые виды прибрежной Нормандии начинали вырисовываться настолько четко, что просматривался каждый мельчайший штрих этого доступного, земного рая и с трудом удавалось избавиться от чувства полного растворения в благополучной пустоте — без смысла, без названия. Дорогой мы с Анной почти не разговаривали.
Довиль встретил нас теплой ясной погодой. Безупречно чистый бирюзовый небосвод над морем казался еще более необъятным, чем над сельской бездалью.