Наполовину укрывшись за пламенеющей кромкой дальнего леса, солнце обливало расплавленной бронзой ближние перелески, купола монастыря и часовни, реку и тех пятерых, что вышли на правый берег и мочились под гогот и выкрики в нескольких десятках шагов от НП.
— Что делают, сволочи! — бесился Ведерников и сжимал в руках автомат. — Младший сержант!..
Младший сержант… Что он мог, младший сержант? Выполнять приказ — не стрелять…
Ночь давным-давно стерла предзакатную бронзовость, слила в один — черный — цвет плотики и десантные лодки, готовые к сборке понтонные мосты, позиции артиллерийских батарей, танки и полевые кухни, скопления пехоты и монастырские строения с золочеными куполами, божий дом, превращенный в нолевой лазарет, — все, все, что Голяков обозначил на карте синим карандашом.
Лишь левее часовни, от Славатычей, а может, от ближних хуторов, нарастая, приближался треск мотоцикла и рассеянный далью и жидким туманом пляшущий пучок неяркого света.
Потом свет исчез. Заглох мотоцикл.
— Хватит здесь чикаться, — сказал Иванов. — Пошли, время не ждёт.
Новиков молча последовал вниз, к зарослям ивняка, где старший лейтенант опустился на корточки, прикуривая, чиркнул колесиком зажигалки под полою брезентового плаща, высветлив полукружье неправдоподобно зеленой травы. Запахло табаком, погас огонёк. Но Иванов в коротком отсвете успел заметить оставленные переводчиком весла.
— Вот разгильдяй! — прошипел сердито. — Возьми, Новиков, отнесёшь этому… младшему лейтенанту.
Всё, что Новиков делал потом, принеся забытые в ивняке и оказавшиеся ненужными вёсла, — отвязывал и спускал на воду легкую надувную лодку, помогал Богданьскому сесть в нее, а затем понемногу стравливал конец прикрепленного к ней телефонного провода, — всё это он проделывал машинально.
— Давай не спи, Новиков. Шевелись давай, — торопил Иванов.
Новиков не спал. И шевелился.
Быстрое течение несло лодку вниз, к изгибу реки, где, по расчетам младшего лейтенанта, ее прибьет к берегу без помощи весел и откуда уже пустую ее притянут назад.
Нет, младший сержант не спал, следил за лодкой, достигнувшей середины фарватера, даже заметил, как ненадолго ее будто бы придержало водоворотом и отпустило.
Но всё это виделось без того острого восприятия, неизменно появлявшегося с выходом на границу, когда глаз фиксировал каждую мелочь, независимо от того, важна она или не заслуживает внимания. Сейчас окружающее виделось Новикову сквозь синие стрелы на карте начальника штаба, он почти физически чувствовал их хищные острия и с пугающей отчетливостью представлял огромность до времени притаившейся во мраке неотвратимой беды.