Балакеши выставил несколько фарфоровых чайников с зеленым чаем, посредине положил чурек в сочаке — специальном платке, поставил большую эмалированную миску с шурпой, в которой плавали куски баранины. Разложил десятка полтора ложек. Как ни трудно было сейчас на Даугане с продовольствием, но для гостя приготовили молодого барашка.
— Дорогой Балакеши, дорогие друзья, — закончив ужин, сказал Кайманов. — Много раз пограничники обращались к дауганцам ещё в те времена, когда мы вместе строили дорогу. Теперь вот и я стал пограничником и вместе с нашим командованием обращаюсь к вам. В эту неделю по Дауганской дороге будут идти особо важные колонны автомашин. Надо организовать усиленную охрану, выставить посты на самых ходовых тропах контрабандистов, не допустить, чтобы какая-нибудь сволочь сорвала переброску грузов. Начальник заставы лейтенант Дзюба расскажет вам, где и что надо будет сделать, я вас прошу: каждый верный человек должен идти на охрану границы…
— Ай, Ёшка, — ответил за всех Балакеши. — Зачем спрашиваешь? Все пойдём! Кто только может держать оружие, все будем на гулили!
Полковник Артамонов выслал за Самохиным машину в Ашхабад, приказав немедленно следовать в расположение Дауганской комендатуры. Утомленный дальней дорогой и непривычной жарой, Андрей занял место рядом с красавцем шофёром в «эмке» начальника отряда, решив, что, едва прибудет на место назначения, тут же добьётся отправки на фронт и спустя несколько дней поедет обратно уже во фронтовом эшелоне.
Разговор с лейтенантом госбезопасности Овсянниковым не слишком его озаботил, хотя приятного в нем было мало, оба закончили его с взаимным неудовольствием. Раздумывая о том, не повредит ли ему такая неудачная встреча с Белухиным, что он сам будет говорить полковнику, Андрей наблюдал разворачивающиеся перед ним картины южного города.
Всюду много народу. Истомленные зноем деревья, арыки, протянувшиеся вдоль улиц, темнолицые всадники в высоких бараньих шапках — папахах, важно восседающие на ишаках, лошадях и верблюдах, яркие одежды, огромные бродячие псы с вываленными от духоты языками, коротко обрезанными ушами — всё было именно таким, каким и ожидал увидеть Андрей в знойном среднеазиатском городе.
Вдоль улиц, на пустырях и в городских парках уже возникали палаточные городки: сюда тоже все прибывали и прибывали с запада беженцы. Война пришла и в этот город вместе с эшелонами эвакуирующихся на восток заводов и комбинатов, вместе с тысячами обездоленных людей.
Пустыри застроены времянками. Тут и там убогие хибарки, сколоченные из старых досок от ящиков, сложенные из обломков самана, раскинувшиеся прямо под открытым небом таборы в скудной тени акаций и карагачей. Всюду — усталые, суровые, сосредоточенные лица.