Но для Самохина, столько пережившего за последние несколько недель, даже эти пыльные, неуютные улицы, обсаженные истомленными зноем деревьями, свесившими, как траурные флаги, пожухлые листья, эти палаточные городки, глинобитные времянки и таборы под открытым небом — были мирными улицами, мирными таборами без артиллерийских обстрелов и бомбежек.
Андрей теперь уж не ждал, ответов на свои запросы о семье. Думал лишь о встрече с беспокойным полковником, зная, что от этой встречи будет зависеть его дальнейшая судьба.
— У вас есть ещё какие-нибудь поручения от начальника отряда? — спросил он горбоносого шофёра-кавказца.
— Конечно! — убеждённо ответил тот. — В восемнадцать ноль-ноль в штабе округа будет ждать майор Веретенников.
— Майор тоже едет на Дауган?
— Так точно. Завтра туда прибывает сам начальник войск генерал Емельянов и ещё один генерал — командир дивизии! — Гиви щёлкнул языком: — Сразу два генерала! Полковник Артамонов сказал: «Смотри, Гиви, голову сниму, если не привезёшь старшего политрука Самохина и майора Веретенникова».
«Что ж это за Дауганская комендатура такая? — подумал Самохин. — Начальник отряда уже там, завтра прибывают начальник войск и общевойсковой генерал. Видно, полковник не зря его торопит».
То, что генерал Емельянов сам приедет на участок комендатуры, позволяло Андрею надеяться на разрешение без проволочек вернуться на фронт.
Наконец они подъехали к зданию, в котором временно разместился штаб дивизии.
Майор Веретенников, невысокий, плотный, ждал их у подъезда.
— Как доехали, Андрей Петрович? — спросил он, поздоровавшись. — Надо бы нам отметить это событие, когда ещё удастся в город попасть, но обоим надлежит явиться… Конечно, — продолжал он, — у нас тут не Западный фронт, — в его голосе послышались ревнивые нотки, — но дела скоро начнутся весьма серьёзные…
Удивительно свежая кожа лица была у майора Веретенникова. На скулах легкий румянец, под козырьком фуражки белый, совсем не тронутый загаром лоб.
— Вас и солнце не берёт, — сказал Андрей, хорошо узнавший за короткое время, что такое Средняя Азия.
— Всего третий день в этих краях, — отозвался Веретенников. — Передвигаемся ночами, и вся работа — ночью. Солнца ещё не видели. Расскажите, как на фронте? Где вас ранило? Давно ли из госпиталя?
Пока Самохин рассказывал свою историю, незаметно стемнело. «Эмка» выбралась из путаницы городских улиц и теперь мчалась по шоссе, обгоняя двуколки, запряженные ишаками, пароконные телеги, грузовики, потом свернула с большака на проселок, убегающий в сопки, извивающийся между скалами.