Так сказал Тит, и Влас был вынужден с ним согласиться.
По инерции они оба все еще глядели на воду, а потом Тит предложил:
— А не прочитать ли нам ту газету, в которой дурак нес бутылки? Может, мы хоть там найдем что-либо полезное или поучительное? А тем временем и Дуська придет.
И они оба взялись читать газету. И вот что из этого вышло.
Они оба читали длинную газету. Читали, читали, читали… Тит со многим соглашался и кивал головой. Влас тоже соглашался, но головой не кивал, потому что у него на шее вскочил фурункул.
То есть, чтение газеты доставило им обоим много радости. Но вот что из этого вышло.
— А все-таки хорошо пишут, — сказал Тит, отбрасывая газету. Мы бы с тобой так никогда не смогли написать.
Наступило гнетущее молчание.
— Как… как? Что ты сказал? Чтобы мы с тобой не смогли так написать? — только и успел вымолвить пораженный Влас. — Чтобы мы с тобой! Орлы! Орлы, которые не боятся никого и ничего на свете! Мы бы с тобой так никогда не смогли написать?
Только и успел вымолвить пораженный Влас, как слезы крупными гроздьями упали из его круглых глаз на землю.
Тит окаменел. А Влас продолжал, скрывая рыданье:
— Теперь я понимаю, почему нас списали с тихоходной барки «Надежда»! Вовсе не потому, что мы оба — бичи! Вовсе не потому! А потому, что ты — сука, а не матрос! Ты согнулся! Ты стал трус! А я остался орел! А ты согнулся!
Тут Тит не выдержал. Подскочил, и они оба стали драться, катаясь в пыли по летней сибирской почве. В непосредственной близости от великой реки Енисей. Осуждаемые взглядами других граждан, постепенно скопившихся у дверей полуподвального помещения в чаянии сдачи пустой посуды.
Так печально закончилось чтение длинной газетной статьи двумя бывшими матросами. А ведь могло оно закончиться совсем по-иному — более светло, более радостно. Но этому помешали вышеописанные зловредные обстоятельства!
А какую они статью читали — я и не знаю, я и забыл. Да и не это важно.
Райская жизнь и вечное блаженство
Шел я как-то тихой красноярской улицей и вдруг услышал чудное пенье. Чудный пресветлый голосок кому-то райскую жизнь обещал и вечное блаженство.
А мне солнцем сильно голову напекло, вот я и присел в тенечке отдохнуть. Присел и совершеннейшим образом заслушался. Певунье соловей подпевал, тополиный листок источал клейкий сок, а по моей руке ползла, готовясь взлететь, божья коровка.
Закончилось чудное пенье, улетела божья коровка, а из высокого окошка деревянного дома высунулась сильно накрашенная куколка.
— Уж вы так славно поете, певунья моя, — льстиво сказал я. — Прямо исключительно с душой поете. Прямо, как Каруза!