— Покупаешь новый стержень, — бормотал дядя Ваня. — А он уже сразу не пишет. Так что, может быть, и есть смысл держать на столе эту хрустальную чернильницу — вдруг паста станет окончательно плохая, и тогда можно будет велеть налить в чернилку свежих фиолетовых чернил и, макнувши стальное перышко, можно будет красиво где-нибудь на чем-нибудь расписаться.
— А за козявками нужно просто аккуратнее следить, — сказал дядя Ваня. И хотел под эту мысль открыть левую тумбу и выпить глоточек из припасенной полулитровой бутылки, но тут не ко времени зазвонил телефон.
Дядя Ваня помедлил, выждал, запер тумбу на ключ и лишь тогда трубку мягкой ладошкой — хвать!
— Так-так-так, — уныло соглашался он. — Совершенно верно. Я вас понял. Мы учтем. Это вы правильно подметили. Я с вами полностью согласен. Разумеется, разумеется — виновные будут строго наказаны. Нет, я не снимаю с себя ответственности. Я как командир производства обязан был…
Но тут в трубке загудело, и дядя Ваня, еще чуток помедлив для вежливости, аккуратно возвратил трубку в исходное состояние.
— Глафиру позвать, — кротко обратился он, высунув маленькую голову к секретарше Свете Онанко, которая, высунув, в свою очередь, язык и страшно скривив рожу, глядела в зеркало и выщипывала на редких бровях какой-то ненужный волосок.
— Я сказал тебе, кажется, Глафиру позвать! — подкрикнул дядя Ваня.
— Нету Глафиры, — отрезала секретарша, не отрываясь от зеркала.
— Почему нету? — удивился дядя Ваня.
— Опоздала, значит, — сказала Светка.
За дверью завозились. Вдруг вошла Глафира.
— Врешь, я не опоздала, — с порога заявила она, с ненавистью глядя на Светку.
— Я тебе повру, я тебе повру, — сказала Светка.
— А ну — тихо! — навел порядок дядя Ваня. И официально обратился: — Глафира Поликарповна, прошу пройти в кабинет.
Они и прошли в кабинет. Дядя Ваня сел, трогал крышку чернильницы, чернильница звякала. Глафира стояла у стены напротив, под портретом.
— Как же это так, Глафира, — выговорил наконец Иван Иванович. — Ты знаешь, как я тебе доверяю, как я всем вам доверяю, я сам вышел из народа. И вот теперь я, выходит, наказан за свою же доброту?
— Это как так наказан? — спросила Глафира.
— А так, что мне звонил сам товарищ Скорняков, и мне придется писать рапорт, а тебе придется писать объяснительную.
— Да я и писать-то не умею, — скуксилась Глафира.
— Не лукавь, Глафира, я этого не люблю, — нахмурился Иван Иванович. — Согласно твоих анкетных данных, ты имеешь 7 классов образования.
Глафира окончательно стушевалась и вдруг зарыдала, прикрывшись стеганным рукавом.