— Ну, я пошел, — говорил он.
И уходил, проводя бессонные ночи.
Он утром спрашивал сестру:
— Как ты думаешь, меня мог бы кто-нибудь полюбить?
— Мог бы, мог бы, — отвечала сестра, мажа свою собачью физиономию ланолиновым кремом и распутывая бигуди. — Мог бы, если б ты смог бы.
— Ну, я пошел, — вздыхая, говорил Виталенька и отправлялся таскать телеграммы, учась по вечерам в вечерней школе.
— А вот твоя подруга. Она… с кем… живет, — спрашивал он иногда, сглатывая слюну и замирая сердцем.
— Ты учись, учись, болван, — говорила сестра. — Шибко много хочешь знать.
А он в ответ все вздыхал и вздыхал. Он тогда все вздыхал. Это сейчас он стал — не Виталенька, а — волк тамбовский. На ходу подметки режет, причем даже и не нарушая уголовный кодекс.
И вот как-то он шел из школы, неся полный дневник пятерок и четверок, вздыхая и мечтательно глядя на месяц, который был уже рогатый.
А подруги заметили его издали и, чтобы избавиться от человека, нарушающего их думу и мечту, ругаясь полезли в палисадничек, где черемуха уж вся расцвела, уж и пахла пьяняще — белая такая черемуха, кипень черемухи в палисадничке.
Молодой человек облокотился о штакетник.
— Ничего. Скоро последние испытания будут позади. Я поступлю в институт, а она еще пожалеет.
И при этом глядел на месяц. А затем крякнул и стал справлять малую естественную нужду, которую справлять по причине отсутствия на улице Достоевского канализации следовало бы в дощатом помещении. А оно было далеко.
Шуршала струя. Красавицы долго крепились, а потом выскочили из кустов с громкой и даже нецензурной бранью. А молодой человек остолбенел. Из его горла вырвались рыданья. Он зашатался и с расстегнутой ширинкой пошел в дом, закрыв лицо белыми руками.
После чего вся жизнь его испортилась. В армии он попал в дисциплинарный батальон, но вышел по амнистии к Сорокалетию Великой Октябрьской Социалистической революции. После чего сменил 81 работу, облысел и запустил бороду до груди.
И это очень яркий и поучительный пример того, как трагические пустяки любви губят биографии. Кто знает, что могло бы выйти из этого человека, не случись с ним в ранней юности, когда психика молодежи еще не окрепла, такая жуткая нелепость? Вполне возможного он мог бы стать кем-либо очень достойным.
А взять меня. Знаете, как я пострадал от любви? Не знаете? Так знайте. Я влюбился в одну длинную черноволосую стерву, и она мной помыкала, как будто я — вьючное животное. А ласки мне дарила, лишь сильно напившись водки. С этой целью я с ней приучился пить водку. Потом стерва меня бросила, а водку я пить не оставил.