– Я и сам дал бы ее вам, Арабелла. Не стоило воровать.
Я так и застыла, спиной к неожиданному собеседнику, не зная, что предпринять. Стоя на стуле, я медленно обернулась и увидела в дверном проеме жреца – того самого, что так внимательно рассматривал меня вчера.
– Теряю хватку, – заметила я. – Раньше я могла пробраться в комнату, взять что захочу и удалиться так, чтобы никто не хватился.
Жрец закивал.
– Да, когда мы не используем свои дары, они нас покидают.
Слово дары тяжело прогрохотало в ушах, мне ясно было, что вкладывает в него жрец. Я упрямо вздернула голову.
– Некоторые дары мне не были даны, а нельзя потерять то, чего не имеешь.
– Тогда вы призваны применять те, которые имеете.
– Вы меня знаете?
Он улыбнулся.
– Я никогда вас не забуду. Я тогда был моложе – один из двенадцати жрецов, которые проводили обряд вашего посвящения. Вы визжали как резаный поросенок.
– Видимо, уже в младенчестве я знала, куда заведет меня посвящение.
– Нисколько в этом не сомневаюсь. Вы знали.
Я посмотрела на него. Черные волосы на висках уже побелила седина, но бодр и активен, по жреческим меркам он был совсем еще молодым. На нем было традиционное черное облачение с белым капюшоном, и все же он совсем не был похож на жреца. Он предложил мне сойти на пол, чтобы продолжить беседу, и направился к двум креслам у круглого витражного окна.
Мы сели, и проникающий из окна розовый с синим свет окрасил нам плечи.
– Какую же книгу вы выбрали? – спросил жрец.
– Отвернитесь.
Он так и сделал, и я извлекла из-под платья томик.
– Вот эту, – сказала я, протягивая книгу ему.
Жрец повернулся.
– Венданская?
– Мне интересен язык. Вам он знаком?
– Всего несколько слов. Я никогда не встречал варваров, но иногда солдаты привозили необычные сувениры: слова, которые нельзя повторить в Сакристе. – Жрец взял из моих рук книгу, перевернул несколько страниц. – Гм. Я и не знал о ней. Видимо, в ней приведены только расхожие фразы – это не учебник венданского языка.
– А другие ваши жрецы – есть среди них кто-то, кто говорит по-вендански?
Он отрицательно покачал головой. Меня это не удивило. Варварский язык был в Морригане чем-то столь же далеким и чуждым, как луна, а внимания ему уделялось и того меньше. Варвары редко попадали в плен, а если это случалось, хранили молчание. Однажды взвод Регана вез на заставу такого пленника, и по словам брата тот за всю дорогу не произнес ни слова. Он был убит при попытке к бегству, и только перед смертью пробормотал что-то непонятное. Слова застряли у Регана в памяти, хоть он и не понимал, что значит эта тарабарщина –