Я напряженно вслушивалась в их непонятное мне бормотание, пытаясь разобрать слова. Понять некоторые оказалось несложно. Лошадь. Вода. Замолчи. Девушка. Убить. Но я не только слушала. Вечерами, тайком, я вынимала из своего вьюка книгу с венданскими фразами и листала, стараясь запоминать новые слова, хотя там их было немного. По большей части это были приказы. Ешь. Сидеть. Стоять. Не двигаться.
Финч часто насвистывал или напевал что-то, коротая время. Одна из песен заставила меня насторожиться – я узнала мелодию. Забавная песенка из моего детства стала еще одним ключом к венданской невнятице: я получила возможность сопоставить венданские слова с теми, которые когда-то распевала по-морригански:
Дурень золото любил,
Все монетки он копил,
Складывал их горкой.
Расти, горка, высока,
Выше – только облака.
Но был тот дурак
Тратить деньги не мастак,
Денежек все больше,
А дурачок все тоньше.
Он не съел ни куска,
И не выпил ни глотка,
Но недолго было так:
Помер с голоду дурак.
Если бы эти дураки хоть немного ценили золото, я бы сейчас не жарилась здесь на медленном огне. Кто же такой этот Комизар, верность которому ценится дороже богатства? И как он поступает с изменниками? Неужели есть расправа страшнее, чем те муки, которые мы испытываем сейчас? Я вытерла лоб, но вместо пота на пальцах осталась только липкая грязь.
Еще долго после того, как стихло пение Финча, я вспоминала свою маму и думала о ее долгом путешествии из Малого королевства Гастино. Я никогда не бывала там. Оно лежало на дальнем севере, где три четверти года длилась зима, а лето было коротким, ослепительно зеленым и таким благоуханным, что его ароматы затмевали зиму. По крайней мере, так говорила тетушка Бернетта. Мамины описания были гораздо более сухими и краткими, но я видела ее лицо, когда тетушка Бернетта описывала их родной край, видела морщинки вокруг глаз, смеющихся и печальных.
Снег. Я пыталась представить себе, на что он похож. Тетя Бернетта говорила, что он может быть твердым и мягким, холодным и горячим. Он жалил и обжигал, когда ветер вздымал его в воздух и медленно кружил, все выше и выше, до самого неба. Я не могла представить себе вещи с настолько противоположными свойствами и подозревала, что тетушка, мягко говоря, преувеличивает – как всегда, смеясь, говорил отец. Я не могла перестать думать об этом.
Снег.
Может, это о нем думала мать, когда в глазах ее мне виделись улыбка и печаль – может, она мечтала увидеть его еще хоть раз. Коснуться его. Ощутить его вкус. Так же, как я мечтала еще хоть раз почувствовать вкус Терравина. Мать оставила свою родину, проехала многие тысячи миль, когда лет ей было не больше, чем мне сейчас. Но – я была в этом уверена – то ее путешествие ничем не походило на то, которое совершала сейчас я. Я посмотрела на опаленный бесцветный пейзаж. Нет, ничего похожего.