– Вот откуда вы узнаете свою историю? Ты как будто называл Венду безумной.
– Возможно, не во всем.
Я не могла представить себе никого, кто стал бы держать таких странных животных в качестве домашних любимцев. Видимо, Древним и на самом деле всего шага не хватило до богов.
Во время путешествия я много раздумывала о богах. К этому располагала сама обстановка, этот ландшафт. Иногда в этой бескрайней степи они представали более великими, чем боги, ограниченные Священными текстами и косным миром Сивики. Здесь они казались более могущественными. Непостижимыми, даже для королевского книжника и его армии буквоедов. Дальние миры? Я была уверена, что уже достигла одного из них, но есть, значит, и другие? Какие еще миры они сотворили – или покинули, как этот мир?
Я подняла в воздух пальцы, прося прощения за кощунство, привычка оказалась сильнее меня – но в молитвенном жесте не было искренности, которая наверняка требовалась богам.
Впервые за долгое время я улыбнулась, вспомнив Паулину. Надеюсь, она не слишком беспокоится обо мне. Теперь у нее есть дитя, требующее забот. Но я, конечно, знала, что она волнуется. Может быть, даже каждый день ходит в Сакристу и молится обо мне. Я надеялась, что боги ее слушают.
К вечеру мы остановились на ночевку посреди этого величественного, но ныне всеми забытого города. Каден и Финч отправились добывать какую-нибудь мелкую дичь к нашему ужину, Гриз, Эбен и Малик занимались лошадьми, мне же было сказано набрать хвороста для костра, хотя в округе не было практически ничего, похожего на дерево. Внизу у ручья виднелись какие-то высокие кусты. В надежде, что там я смогу найти сухих веток, я направилась туда, на ходу расчесывая волосы. Я поклялась себе, что больше не позволю превратить себя в загнанного зверька, каким прибыла в кочевой стан, – грязного, со спутанными волосами, жадно хватающего куски еды… мало чем отличались от животных.
Я остановилась, пальцы машинально нащупали колтун в волосах, начали его распутывать. Я вспомнила мать и то, как она в последний раз расчесывала мне волосы. Мне было двенадцать. К тому времени я уже не один год причесывалась самостоятельно, не считая торжественных случаев, когда мастерица делала особую укладку. Однако в то утро мама сама пришла за мной поухаживать. Каждое мгновение того дня до сих пор было живо в памяти… ясная заря – редкость для наших зим, теплое лучистое солнце, день, который не имел права быть таким радостным. Мамины пальцы, нежные и легкие, двигались размеренно, она что-то негромко напевала, и это было так похоже на песню ветра в ветвях деревьев, что я невольно забыла, почему она заплетает мне волосы. Но она погладила меня по щеке и, наклонившись, шепнула на ухо: «Закрой глаза, если хочешь, Никто не узнает». Но я не стала закрывать глаза, потому что мне было только двенадцать и я еще ни разу не присутствовала на публичной казни.