Утка. Скользкая утка.
Еще одна пригоршня.
Извивающаяся утка.
Я запила их водой, сделав большой глоток из фляжки. Сочная жареная уточка. Если нужно будет, личинки станут моим любимым блюдом. Я выпила еще воды, чтобы они наверняка остались внизу.
Чи-йяа!
Я так и подскочила. В пологе мелькнула еще тень. Кто здесь рыщет? Я собрала сухого мха и хвороста, высекла искру. Воздух разрезали странные визгливые вопли, а меня одолевали мысли о том, что, какое бы животное их ни испускало, оно должно быть где-то рядом.
Я подбросила веток в костер и положила на колени «Песнь Венды», чтобы чем-то занять мысли. Переводить текст мне помогала книжечка Дихары. Начертание букв в двух этих книгах отличалось. В букваре Дихары буквы были простыми, угловатыми, ближе к печатным. «Песнь Венды» изобиловала изящными завитками и росчерками, округлые буквы плавно перетекали одна в другую, так что подчас трудно было понять, где кончается одна и начинается другая. Я в отчаянии смотрела на текст, думая, что моя затея безнадежна, но потом вдруг буквы, казалось, задвигались сами собой, складываясь в рисунок, который был мне понятен. Я поморгала. Все стало на свои места и стало ясно, как день.
Проявлялись черты сходства, незнакомые буквы раскрывали мне свое значение. Завитки, отсутствующие надстрочные знаки – у меня был ключ. Мое занятие обрело смысл. Я старательно переводила. Слово за словом, фразу за фразой, переходя от букваря к древнему венданскому тексту.
Есть одно истинное прошлое
И одно истинное будущее.
Слушай внимательно,
Ибо дитя, прошедшее путь страданий,
Станет тем, кто несет надежду.
От слабейшего придет сила.
От преследуемого придет свобода.
Старики будут спать и видеть сны,
Юным девам откроются видения,
Зверь лесной повернет назад,
Дитя страданий приблизится, и увидят его,
И очистят путь для него.
Из зерна, брошенного вором,
восстанет Дракон,
ненасытный, он будет питаться кровью младенцев,
пить слезы матерей.
Жестоким будет его укус, но обманчивыми речи,
Обольстительно его дыхание, но мертва его хватка.
Дракон знает лишь голод и не может насытиться,
Знает лишь жажду, и неутолима она.
Неудивительно, что правитель Венды так хотел уничтожить эти безумные речи. Ее пророчества были туманны и не имели смысла, но что-то в них должно же было потрясти королевского книжника. Или я впустую теряю время? Что если только золотой ларец был для него по-настоящему ценен? Стал бы он рисковать собственной жизнью и положением при дворе, грабя королевскую сокровищницу? Но мне оставалось уже немного до конца мрачной песни, и я решила продолжить работу.