– Я пришла, чтобы предать земле погибших, – сказала я.
– У нас нет погибших, – ответил командир по-морригански. Он говорил с сильным акцентом и выплевывал слова недовольно, как будто я предложила что-то неприличное.
– Других, – пояснила я. – Тех, кого вы убили.
Его губы искривились в насмешливой усмешке.
– Мы не хороним трупы вражеских свиней. Их оставляют зверью.
– Не в этот раз, – ответила я.
Командир, будто не веря ушам, обратился к Кадену.
– Что это с тобой за болтливая потаскуха?
Вперед выскочил Эбен.
– Это наша пленница! Принцесса Арабелла Морриганская. Но мы зовем ее Лия.
Глаза командира полыхнули презрением, он откинулся в седле, приподнял забрало шипастого шлема.
– Так вы зовете ее Лия, – передразнил он, не спуская с меня глаз. – Но я уже сказал, мои солдаты не хоронят свиней.
– Вы невнимательно слушаете, командир. Я не просила, чтобы ваши дикари хоронили их. Я бы не позволила недостойным рукам касаться тел благородных морриганских воинов.
Командир нагнулся вперед, замахнулся, чтобы ударить меня, но его остановил Каден взмахом руки.
– У нее горе, чивдар. Не взыскивай с нее строго за эти слова. Один из убитых – ее брат.
Я пустила коня немного вперед и, поравнявшись с командиром, посмотрела ему в глаза.
– Итак, я повторяю, чивдар. Я предам их земле.
– Всех? Ты собираешься закопать всех этих мужчин? – Он расхохотался. По рядам его войска тоже прокатился смех. – Кто-нибудь, принесите принцессе лопату. Пусть копает.
* * *
Я стояла на коленях среди поля. Первым долгом нужно было вознести молитву о мертвых, пока их тела еще не остыли. Традиция, которых я так избегала, сейчас была единственной моей поддержкой. Я воздела руки к богам, но моя песнь была не совсем той, которую я помнила с детства. Она текла и изменялась, в ней слышались отзвуки другого наречия, того, понять который могли только боги и мертвые, того, что исходил от крови и души, наречия истины и времени. Мой голос окреп, он вздымался, оплакивал, он несся наперекор ветрам и становился их частью, сплетая песнь из тысяч лет и тысяч слез. Не только мой голос заполнял долину – то был плач всех матерей, сестер и дочерей давно прошедших времен. Это поминовение слышали и высокие небеса, и окровавленная земля, песнь презрения и любви, горечи и милосердия, молитва, сотканная не только из звуков, но также из звезд, и праха, и вечности.
– И да будет так, – закончила я, – во веки веков.
Я открыла глаза. Солдаты, забыв о своих делах, окружили и разглядывали меня. Я поднялась с колен, взяла лопату и прежде всего направилась к Вальтеру. Каден остановил меня на полпути.